Домашний огонь

для девочки стать женщиной – неизбежность, а для мальчика стать мужчиной – желанная цель.

Со всем можно справиться, как-то обойти, кроме смерти. Смерть приходится пережить.

Выходит, для девочки стать женщиной – неизбежность, а для мальчика стать мужчиной – желанная цель.

руку и протянула. Небось решил, будто женщины, которые носят тюрбаны как «дань вере», не пожимают руку мужчине. И она побрела домой, размышляя, насколько же приятнее жить среди чужаков, не различая в их словах никакого подтекста. Не зная, к примеру, что «Надеюсь, еще как-нибудь встретимся» означает на самом деле «После этого разговора не имею особого желания видеть тебя снова».

– Знаете, в Массачусетсе мне до сих пор этот вопрос задавали только двое, но оба формулировали иначе: мода или последствия химиотерапии?

Он расхохотался:

– Что страшнее – ислам или рак?

Кто-то воспитал его так, как я старалась воспитать Парвиза», – пришла непрошеная мысль.

Исма наклонила к себе чашку послеобеденного кофе, дотронулась пальцем до края жидкости, соображая, прилично ли попросить, чтобы кофе подогрели в микроволновке.

Окошечко скайпа располагалось у самых губ ее матери на заставке

Мороз пребольно кусал за все обнаженные участки кожи, а затем проник и сквозь несколько слоев одежды. Исма запрокинула голову и втянула воздух ртом – губы тут же онемели, заныли зубы.

Аллах не возлагает на душу тяжесть сверх посильного.

намекаю на то, как опасна привычка к секретности, – самым профессорским тоном ответила Хайра. – И как люди, старающиеся утаить свой секрет, недооценивают готовность других людей принимать сложные истины чужой жизни.

– Всего-навсего розыгрыш, сэр. Зато мы все потренировались.
– Откуда вы знаете, что розыгрыш?
– Они утверждают, что добрались до вас, сэр, а это же очевидная ложь.

Если в какой-то момент Парвиз отвлекался, Фарук тут же переводил разговор на футбол (он болел за мадридский «Реал», Парвиз – за «Арсенал», но оба преклонялись перед Озилем[9]), или же принимался перебирать мельчайшие подробности жизни самого Парвиза («Что ты ел на обед? Какая-нибудь красотка к зеленщику заглядывает? Дай мне еще послушать твои записи, уж на этот раз я угадаю, что это»), или же вспоминал очередную серию американского реалити-шоу, он смотрел их чуть ли не набожно, и Парвиз тоже стал смотреть, чтобы иметь с ним общую тему. Но куда бы ни сворачивал разговор, потом он непременно возвращался к главному в жизни Фарука, к сути всех его наставлений: как быть мужчиной.

Выходит, для девочки стать женщиной – неизбежность, а для мальчика стать мужчиной – желанная цель.

А те, кого мы любим… отечества враги.
Софокл. Антигона

Пролетарий или миллионер, мусульманин или отрекшийся от ислама, гордый сын мигрантов или враг мигрантов, модернизатор или традиционалист?

– Я ненавижу тех мусульман, из-за кого люди ненавидят мусульман, – очень тихо возразил Карамат.

– Моя вина, – печально повторил отец. – Я твердил, что это дело рук твоей матери, но ведь это я сам всегда уберегал тебя, чтобы ты не узнал, каково это, когда перед тобой захлопывают двери. Когда путь себе приходится пролагать с боем. Я не думал, что из-за этого ты станешь таким самоуверенным, таким легкомысленным, что даже не задумаешься, с какой стати подобная девушка связалась с парнем из частной школы, который живет на деньги своей матери, потому что она готова его содержать, и которому нечем гордиться, кроме рекордов в компьютерных играх.

Но тем, кто все еще сомневается, позвольте сказать: не надо выделяться одеждой, образом мыслей, устарелыми формами поведения, не надо присягать на верность чуждой идеологии. Потому что в этом случае к вам будет другое отношение – не из-за расизма, хотя кое-где он еще дает о себе знать, но потому, что вы сами настаиваете на своем желании отгородиться от всех прочих в нашем многонациональном, многорелигиозном, разнообразном Соединенном Королевстве. И подумайте, чего вы себя при этом лишаете.

На людей неотразимо действовали сочетавшиеся в девушке противоположности, ее острый язык и вдумчивая доброта, серьезность и готовность к безудержному дурачеству, а еще способность к состраданию, притом что сама она отказывалась жалеть себя, брошенную отцом и в детстве утратившую мать («У меня есть ты и Пи, и этого достаточно»).