«Французы полезные и вредные». Надзор за иностранцами в России при Николае I

Репутации способны заслонить реальность, и бороться с ними едва ли не труднее, чем с реальными явлениями.

По словам адвоката Эннекена, Лобардемон (безжалостный судья, подручный кардинала Ришелье в политических процессах первой половины XVII века) говорил, что ему довольно двух строк, написанных любым человеком, для того чтобы этого человека повесить; так вот, продолжает Эннекен, «мы сильно ушли вперед; нам не надобно уже и двух строк, мы ограничиваемся тремя точками».

Между прочим, упомянутая сумма косвенно подтверждает легенду, согласно которой Дубельт всегда выдавал агентам суммы, кратные трем, — в память о 30 сребрениках, которые получил предатель Иуда.

Прошлое России было блестяще, ее настоящее более чем великолепно, а что касается ее будущего, оно превосходит все, что может представить себе самое смелое воображение.

Восхваление патриархального «русского порядка» отдано благонамеренному графу Русникову, который утверждает, что в России больше свободы, чем во Франции («Мы свободны делать и говорить все что угодно, если только наши речи не оскорбляют правительство, а поступки не способствуют его свержению»).

Сен-Марк Жирарден, по его собственным словам, пересмотрел свое отношение к России; раньше он сравнивал ее государственный строй с французской конституционной монархией, и это сравнение было не в пользу России, но теперь «смута во Франции, которая сделалась республикой, не будучи к тому готовой» заставила его и многих других французов осознать: «предпочтительнее тот порядок, который не нужно каждый день отвоевывать заново» («Журналь де Деба», 16 апреля 1852 года).

Кюстин вернулся во Францию «сторонником конституций»; побывав в России, он понял, что вместо покоя «там царит одно лишь безмолвие страха». Увидев воочию, что такое «грозная власть, подчиняющая население целой империи воинскому уставу», он признал: «умеренный беспорядок, выказывающий силу общества, мне милее, нежели безупречный порядок, стоящий ему жизни».

Для людей подобных взглядов обращение своих взоров к России было вполне естественным; Жюльвекур мотивировал это очень подробно в предисловии к сборнику «Балалайка»

инкриминирует ему прежде всего цинизм и безбожие (одним словом, французское просвещение)

Как бы велика и безгранична ни была его власть, император тем не менее всякий день испытывает тревогу из-за дерзких требований грозной аристократии, перед которой он, несмотря на свое абсолютное могущество, нередко отступает. Если кто в России и плетет заговоры против государя, то это не народ: он получает от монарха только благодеяния: свободу и земли, больницы и школы. Не народ диктует законы императору, не народ заставляет его править несчастной страной как можно более сурово, не народ вынуждает его разорять Польшу и подавлять идеи независимости. Не народ свергает с престола, убивает, душит своих государей — не народ, а аристократы, дворяне, ради удовольствия которых император обязан править, народ — служить, а Польша — прекратить свое существование. Так что, вопреки общепринятому мнению, за нынешнее нравственное состояние России ответственность несет не император, а аристократия.