Зимний сон Малинки

Юные сердца тоже умеют разбиваться, даже если никому нет до них дела

Тушите пыл, пожарные, зажигалки идут! Ну и все такое.

Я обернулась к Гордееву, обняла его и прижалась носом и щекой к горячей груди. Всхлипнула еще раз, уже громче, когда теплые ладони погладили волосы.

— Маша, моя Машка… Все у нас будет хорошо, обещаю. У нас с тобой еще вся жизнь впереди. Кстати, оказалось, что твоей маме, в отличие от тебя, я еще в школе нравился. Сегодня я попросил у нее твоей руки, и она обещала подумать. А вот дети сразу согласились. Кажется, им понравилась их новая комната…

— Им нравишься ты.

— … и кое-что еще. Особенно Даше, смешная она у тебя. Просила примерить, но бабушка не разрешила. Как думаешь, правильно сделала?

Димка нашел мою ладонь, достал из кармана и вложил в нее коробочку. В горле встал ком.

Телефон ожил, словно отвечая:

«Спокойной ночи, Малина».

«Ты, наверное, уже спишь».

«Не могу не думать о тебе».

«Прости, что забрасываю тебя сообщениями, но я пытаюсь справиться…»

Ответила прежде, чем позволила себе опомниться, как только прочла.

«Я тоже думаю…» — и даже троеточие в конце поставила, как приглашение.

Господи, что я делаю?! Неужели все понимаю?!

«Ты дома?»

«Да».

«Дети?»

«Спят».

«Маша?»

«Да»

* * *
Звонок в домофон прозвучал подозрительно быстро, как будто он ждал этого «да». А за ним раздался и тихий стук.

Я открыла дверь, на пороге стоял Гордеев. Как всегда, хмуро-мрачный и красивый. Пальто расстегнуто, на плечах и в волосах снежинки… Увидев меня, шагнул в квартиру и, не успела я охнуть, как сгреб в охапку и прижал к стене.

— Не могу, Машка! Везде ты! Одна ты! Снишься, кажешься! Повсюду тебя вижу. Тебя!

Наши губы встретились, а руки впились друг в друга.

Гордеев как обезумел — целовал жадно, сминая халат. Стащил его с меня и прижал к себе всем телом, упиваясь запахом моих волос.

— Машка! Маша… Ты!

Во мне тоже бушевало сумасшедшее пламя, раскаляющее желание до предела. Отзывающееся вспышками на каждое прикосновение, на аромат морозного тепла, окутавший нас. На мужской стон, который я поймала ртом, когда пальцы Димки нашли и сжали мою грудь.

Я вспомнила слова Феечки и не стала ничего спрашивать и выяснять. Какая разница, откуда он пришел и где был. Зачем мне знать, что будет завтра? Радоваться встрече, так радоваться. Пить мгновения, так до дна.

Оказавшись вдруг под его руками в одной ночной рубашке, только и сказала:

— Дима, разденься!

— Да, сейчас…

Какая к фигам вешалка? Аккуратист Гордеев сбросил пальто прямо на пол, а за ним и тонкий джемпер слетел. И снова припал ко мне уже горячим телом. Да так припал, что захватило дух и зашлось сердце. Целуя шею и сминая грудь, зашептал:

— Не могу, Малина, дурею от твоего запаха. От тебя. Хочу тебя, слышишь? Хочу!

Какой разговорчивый, кто бы мог подумать! Но я и сама сходила с ума, гладя ладонями широкие плечи. Ощущая, как они, налитые силой, перекатываются под пальцами — гладкие и крепкие.

— Да! Только тихо. Дети спят.

— Маша…

— Дима… Сюда!

Изумиться подобной мысли не успела. Успела только влезть в халат и войти в комнату, как дверь номера распахнулась, и на пороге возник Димка. Мокрый, голый, непозволительно красивый в обмотанном вокруг бедер полотенце. Словно вышел прямехонько из моего сна.

Я обернулась, да так и открыла глаза и рот. Димка захлопнул дверь и повернул ключ.

Должно быть, он только что принимал душ и думал о том же, о чем и я, потому что полотенце в передней части заметно топорщилось, а на лице читалась отчаянная решимость.

— Маша, не могу! Я снова тебя хочу… — и взгляд такой горячий, хоть костер поджигай.

Поджег. Признание током пробежало по венам, а от волнения вспыхнули щеки. Не уснувшее желание шевельнулось в животе, сбило дыхание, и радостно расцвело откровением: «Забудь про стыд, забудь про все. Машка, ты тоже, тоже еще раз хочешь пережить подобное!».

Он стоял передо мной — точная копия мужчины из снов — реальный и живой. Разве могла я ему отказать? Теперь я видела его лицо и знала имя. Вот только он рук не протягивал и голосом сладким не шептал…

— Маша! — и прошептал, и протянул. Шагнул ко мне, обнимая — чистый и свежий, горячий, словно и вправду не парень — мечта. Запустил пальцы в волосы, рассыпая их, подобранные, по плечам. Склонил голову к моему лицу и провел губами по щеке. Накрыл мои губы своими, прижимая к себе. Долго не отпуская, принялся вытворять ртом невозможное, наслаждаясь игрой нашего поцелуя. То поверхностного, то глубокого, от которого у меня мутился рассудок и подкашивались ноги.

То ли день оказался сумасшедшим, то ли мы заведены до предела, но только надолго нас не хватило. Мои бедра приподнялись, встречая последний удар, глаза закрылись, и мир рассыпался на сверкающие частицы. Мы простонали одновременно. Взмокшие и сумасшедшие, прижались друг к другу…

И почти тотчас же очнулись. Время дало нам всего несколько секунд на забытьё.

Застыли, отпрянув на расстояние вытянутых Димкиных рук.

Я не могла объяснить, что случилось. Только смотрела на Гордеева, а он на меня. У обоих в глазах читалось изумление.

Димка откатился первым. Встав, вздернул брюки и застегнул ширинку, продолжая смотреть на меня растерянно и почти с испугом. Расстегнутая рубашка сдвинулась к плечам, открывая красивую грудь. Сейчас она вздымалась, а взгляд прикипел к моему лицу.

Под этим взглядом я натянула платье на бедра и села в изголовье постели, не зная, что сказать. Гордеев попятился и, неловко споткнувшись о свое оброненное пальто, ударился плечом об угол комнаты.

— Маша, прости! Я не знаю, что на меня нашло. Прости!

Он провел ладонью по лицу, словно прогоняя морок. Снова застыл на секунду, глядя на меня. Потом схватил с пола пальто и пиджак, и стремительно вышел из номера.

А я осталась.

Хотела бы я сейчас и сама ответить на тот же вопрос. Что на меня нашло?

Что происходит? Со мной происходит? Неужели это я впиваюсь пальцами в мужские плечи, нетерпеливо прижимая к себе Димку? Неужели это я чувствую, как сквозь привычный холод ко мне пробивается живущее в нем пламя? Неужели это я отвечаю себе: «Неважно, неважно, неважно». Какая разница — что? Сейчас я и сама хочу вспыхнуть. Хочу! Я так долго даже не тлела.

— Что? Что случилось? Как все прошло? Ну же, говори!

Я почему-то ждала чего угодно. Что ему отказали, придумали новое условие, предложили переговоры. Но не того, что Гордеев медленно расстегнет пальто, вытащит из подмышки и поставит в прихожей бутылку французского шампанского, и вдруг улыбнется мне так, словно ему только что до блеска отполировали все тридцать два зуба и он решил этим похвастаться.

— Машка, подписали. Мы с тобой контракт подписали! Тендер наш! Ты понимаешь, он наш!

Я распахнула глаза, прижав руки к груди.

— Со всеми условиями?

— Со всеми!

— Ура! Димка, ура-а!

Не знаю, может, ситуация нас спровоцировала, а может, умные мысли исчезли, но я вдруг кинулась Гордееву на шею, а он поймал. Все так же улыбаясь, прижал к себе, поднял и прокружил по комнате. И не отпустил.

Кажется, я смеялась. И не было сомнений, когда, увидев темный блеск в глазах, я встретила его губы. Только успела ответить на горячее…

— Маша…

…таким же горячим:

— Дима…

И все. Сердца застучали, как сумасшедшие, время остановилось, а мысли исчезли. Совсем. Остался только вкус наших губ и запах морозной свежести. Вспыхнувший жар обоюдного дыхания и Желание с большой буквы — неожиданно сильное, затмившее разум, пронзившее от макушки до пят. Заставившее пить другу друга со слепым исступлением…

Какое там шампанское! Напиток страсти захватил внезапно и вскружил головы. Наполнил тела голодным огнем.

Пальто и пиджак Гордеева упали под ноги, и мы повалились на кровать, не размыкая губ и рук. Димка целовал меня, как одержимый, не давая мне ни опомниться, ни вздохнуть. Притягивал, обнимая.

То, что на нас накатило, оказалось похоже на внезапный смерч, захвативший в воронку двоих. На сгусток пульсирующих, стихийных ощущений, которым невозможно сопротивляться. Я никогда и подумать не могла, что буду сама раздевать мужчину, желая почувствовать его ближе. Буду злиться на глупый галстук, что все никак не хотел сниматься и мешал целовать шею, подбородок и снова найти губы Гордеева. Все было впервые и не похоже на прошлый опыт, когда подобной смелостью и не пахло.

Димка все не мог добраться до моей груди, но наконец сделал это, задрав платье выше талии и проникнув пальцами под бюстгальтер. Задышал глубже, жадно обхватывая грудь и впиваясь в рот. Я в это время расстегнула рубашку и нашла пряжку ремня. И то, что собиралась делать дальше, меня почему-то не смущало.

— В жопень! Какое тебе дело вообще, был или нет?! Сначала он меня в первый раз видит, потом я, оказывается, дура, потом юбка моя ему не нравится и пирожки…

— Ну, почему? Пирожки мне очень даже понравились.

— А еще про личную жизнь ему расскажи! Не сомневался он! Да пошел ты в тридесятое, сноб! И футболку свою забери, обойдусь как-нибудь!

Видимо, злость во мне вскипела не на шутку, потому что я, не думая, стащила через голову футболку и швырнула ее в лицо парню.

Швырять было недалеко, и предмет одежды повис на голове Гордеева тряпкой. Что самое главное — не аккуратно повис, и меня это страшно порадовало.

Я стояла, уперев руки в бока, когда Гордеев стянул с головы футболку и ошарашено уставился на мою грудь. Моргнул оторопело, совсем, как я пару минут назад. И судя по тому, как он на эту самую грудь уставился — раздетых женщин Димка тоже никогда в своей жизни не видел. А ведь я, не в пример ему, всего лишь полуобнажилась!

Бюстгальтер на мне был кружевной (для особых случаев, девочки поймут. Например, в баню пойти, а вы что подумали?) и гарантию, что через белое кружево ничего не видно, я дать не могла. Но стыда не чувствовала, только обиду. На, получай! Еще посмотрим, как Малинкина никому не нужна.

Гордеев обкусал губы, медленно моргнул и сглотнул.

— Послушай, Маша, я не хотел…

— Ах, значит, уже Маша? Да, у меня никого не было, и нечего тут отсвечивать ухмылочками! Но не потому, что я гожусь только на то, чтобы прислуживать тебе и твоей Петуховой, а потому что сама не хотела, понял? Много вас — дятлов, а я, может быть, принца жду. Единственного и неповторимого,

Ответила и направилась было к двери, но, передумав, вернулась к столу, убрала с чашки папки и демонстративно отпила из нее большой глоток, испортив напиток и с удовольствием облизав губы. Этот гордец ни за что после меня пить не станет!

— Вот! Спасибо за угощение, Дмитрий Саныч! Приятного кофепития!

Стукнула донышком чашки о стол, ну и вышла.

А как вышла, так и струхнула, вернувшись в реальный мир. Это что же теперь будет? Меня уволят?! А как же дети, вкусняшки и телевизор? Малина, ты сошла с ума!

Смелость испарилась, как ни бывало, сердечко заколотилось, и до конца рабочего дня я просидела в своем закутке — мышь мышью. Даже обедать не вышла. Зато список обработала и все подробно расписала.