Ветер западный

потому что я умею видеть не глядя, он же умеет лишь глядеть, но не видеть.

Беда в том, что прихожане мои суеверны, и такими они были всегда. Они живут в непрестанном ожидании кар Господних и во всем усматривают угрозу, поскольку Бог в их понимании непредсказуем.

Рукополагая меня в духовный сан, мне говорили, что любовь может быть испытанием, ощущаемым как дар, а порою даром, ощущаемым как испытание, и лишь священник способен отличить одно от другого.

Лучше уж я взойду на плаху и принесу себя в жертву, чем увижу гибель хотя бы одного моего прихожанина.
Надо же такое сказать, если, конечно, говорилось искренне. Я не знал, был ли я искренен. Да это и неважно: ничего подобного не произойдет, никогда.

И все же никогда я не чувствовал себя ни таким махоньким, ни таким слабым, будто я не я, но изображение на первом оттиске гравюры

Расскажу ему потом, думал я, зная наперед: каждая частичка времени, что встрянет между сейчас и моей исповедью, лишь затруднит исповедание, если вовсе его не отменит.

Я пытался объяснить это Ньюману: в поисках Бога ты не взмываешь ввысь синей птахой, издавая сладкие трели, ты летишь вниз в бездонных потемках своей души.

Гусь не был подкупом в обмен на мое молчание, но подарком в обмен на мою преданность. Символ дружбы, сообщничества, и я был обезоружен – не гусем, но тем, что он обозначал.

привык к самым разным запахам, в основном дурным, но обычно вдыхал я их по одному за раз.

Твой грех в том, что ты заперла церковную дверь, – сказал я, – а не в том, что ты встала между человеком и Богом. О грехах – как тебе известно – судят по намерениям, а не по последствиям, твое же намерение состояло в том, чтобы сохранить церковь в неприкосновенности. Но это лишено смысла. В этом твой грех – в бессмысленности намерения.