ru
Борис Фирсов,Николай Вахтин

«Синдром публичной немоты»: история и современные практики публичных дебатов в России

Notify me when the book’s added
To read this book, upload an EPUB or FB2 file to Bookmate. How do I upload a book?
  • Александр Кошелевhas quoted7 years ago
    Во-вторых, в практике англо-американских собраний есть обязательная стадия seconding — что удивляет любого русскоязычного человека, впервые попавшего на собрание, проводимое по англо-американской процедуре. После того как кто-то предлагает группе предпринять какое-либо действие, это предложение не будет обсуждаться или ставиться на голосование, если кто-то еще из членов группы не скажет, что он поддерживает его: «I second it!» — буквально: «Я ему вторю». Поддержка в виде seconding «показывает, что как минимум два члена группы хотят, чтобы предложение было рассмотрено; она не обязательно означает, что поддерживающий согласен с самим предложением. Если нет такой поддержки в виде seconding, то предложение не ставится на групповое обсуждение или голосование» [Ibid.: 21]. Учитывая количество раз, когда американцам приходится говорить «I second!» во время одного заседания, эта регулярно повторяющаяся фраза задает определенный ритм и безмерно удивляет русского, не знакомого с RONR: чему они здесь постоянно хотят вторить? Фильтр же этот нужен для того, чтобы группа не была вынуждена обсуждать любое, самое абсурдное предложение, идущее от одного из ее членов
  • Александр Кошелевhas quoted7 years ago
    — Как странно вы, русские, спорите. Вот у нас в Швеции, когда спорят, то один говорит, а другие слушают и стараются понять, что он имеет в виду. А у вас — один говорит, а другие ждут своей очереди.
    Точность формулировки меня поразила. Это было мое первое — неосознанное — столкновение с явлением, названия которого я узнал лет через двадцать
  • polyaroadhas quoted2 years ago
    Ведь это советское интуитивное представление о том, как проводить собрание, сохраняется теперь в остаточном виде и в постсоветской действительности, если учесть, что теперь нет пионерских дружин и комсомольских организаций и школьные и университетские собрания проводятся нынешней молодежью на базе навыков, переданных им их воспитателями, учителями и профессорами, в чьи тела, так сказать, вписано еще советское время.
  • polyaroadhas quoted2 years ago
    Известная истина гласит, что одна и та же идея, высказанная на разных языках, потенциально меняет свое значение. Мы добавляем один важный аспект к этому верному наблюдению — адаптация медиатекста изменяет свой смысл не только по факту перевода его на другой язык, но и потому, что он воспроизводится средствами местных дискурсивных форматов. Эти форматы всегда укоренены в особых исторических, культурных и политических ситуациях. Так, существующие дискурсивные лингвистические формы служат рельсами для перемещения новых идей и жанров. Они, очевидно, помогают им добраться до адресата, но они же могут и задать иной путь их обустройства в новом контексте. Знакомые дискурсивные форматы вынесения нутра на публику играют критическую роль в адаптации терапевтического дискурса в российской коммуникативной культуре. Однако, возможно, они подрывают сам их терапевтический смысл. Так или иначе, в этом взаимодействии происходит сегодня становление нового публичного языка говорения о личном и частном, внешнем и внутреннем.
  • polyaroadhas quoted2 years ago
    Как показало исследование понятий общественного и публичного в российском обществе [Федорова 2011], в нашей речевой практике постоянно присутствует «общественное», но как опустошенная оболочка, десемантизированный звуковой комплекс, не вызывающий отклика и не предполагающий каких-то совместных действий. Официальный язык, мало изменившийся по сравнению с советскими временами, с его шаблонными формулами и замысловатым синтаксисом, пресловутый langue de bois [Серио 1993, 2002] — это не средство коммуникации, а ритуальный инструмент, лишенный, с точки зрения рядового носителя языка, какого-либо содержания.
  • polyaroadhas quoted2 years ago
    Например, Руссо, подчеркивая политическое значение публичного языкового регистра, писал, что «всякий язык, который непонятен собранию народа, есть язык рабов» [Руссо 1961: 266].
  • polyaroadhas quoted2 years ago
    На протяжении последующих 15 лет частная жизнь стала основной сферой для большинства жителей России, которые, казалось, навсегда утратили интерес к публичным дебатам и общественному участию. Более того, возникло ощущение, что отпала сама необходимость в «публичном языке», на котором можно говорить с Другими (с незнакомцами, с согражданами), говорить об общих делах. Но не только неразвитость соответствующего языка становится причиной «публичной немоты». Другой ее причиной является дефицит навыков участия в публичных дискуссиях, характерный для наших соотечественников. Они просто не имели возможности приобрести подобные навыки, поскольку советский опыт публичных собраний (когда все роли расписаны, результат заранее предрешен и будет подтвержден «единогласным голосованием») имел мало общего с демократической практикой публичного дебата118. А постсоветский опыт общественных дискуссий для большинства закончился вместе с «разноголосицей» перестройки, закончился, практически не начавшись119.
  • polyaroadhas quoted2 years ago
    В 1990-е годы люди закрылись за массивными железными дверями квартир, поставили решетки на окнах, заперли парадные на кодовые замки, установили защищающие дворы заборы и ворота — произошло стихийное «отгораживание», замыкание в защищенном от социальных потрясений контролируемом и понятном приватном. Постсоветские люди погрузились в автономные потребительские практики [Гладарев, Цинман 2009]. Артемий Магун назвал этот феномен «негативной революцией», когда «общество блокирует себя, замыкается в себе», а «революционные субъекты» так и не становятся гражданами [Магун 2008: 56–57]. Можно сказать, что в России 90-х годов приватное победило публичное.
  • polyaroadhas quoted2 years ago
    Горбачевская политика гласности наполнила публичное пространство позднего Советского Союза множеством «голосов», которые утонули в «разноголосице», так и не породив адекватный новым демократическим условиям «публичный язык».
  • polyaroadhas quoted2 years ago
    Ораторы перестроечных времен имели в своем арсенале либо «советский», совершенно непригодный для выражения новых идей язык, либо «антисоветский» язык, который был хорош для ниспровержения и отрицания, но оказался совершенно неадекватен новым задачам. Начавшаяся разноголосица не сумела выработать новый публичный политический язык. Отсутствие такого языка было одной из причин провала демократических перемен в России в начале 1990-х годов [Маколи 2010: 281–284, 260].
fb2epub
Drag & drop your files (not more than 5 at once)