Об Ибсене

Действительность последних десятилетий выдвинула новую женщину, которая тремя головами выше не только Норы, порывающей с мужем вследствие пробуждающегося сознания личного достоинства, но и Норы дальнейшего периода, отдающей свои силы горячей борьбе за женскую эмансипацию.
Эта новая женщина высоко над вопросом о положении женщины привилегированного класса поставила вопрос социальный, вопрос об осуществлении тех форм общественности, при которых не сможет иметь места не только подчинение женщины мужчине, но и вообще подчинение человека человеку. Рука об руку с мужчиной она - не в старой роли вдохновительницы мужа, брата или сына, а в качестве их равноправного боевого товарища - борется за осуществление лучших идеалов современности. Этой женщины Ибсен не знал.

проф. Шмоллер*129, как известно, стоит за социальную реформу: он хочет удовлетворения требований рабочих. Но всех ли? О, нет! Существуют, видите ли, требования "справедливые" и "несправедливые". Эгоистические классовые требования очень далеки от профессорской справедливости. Справедливые интересы, это - не классовые интересы, но внеклассовые, сверхклассовые, надклассовые. В основе классовых интересов лежит грубая экономика; сверхклассовые, справедливые интересы возвышаются на этико-правовом принципе "распределительной справедливости" (verteilende Gerechtigkeit). Этот универсальный, недоступный классовым притязаниям принцип гласит: распределение материальных благ и почестей должно соответствовать духовным свойствам людей; поэтому - либо доходы должны быть распределены соответственно добродетели (г. Шмоллер, это опасно!), либо добродетель должна быть повышена на соответственное число процентов у лиц, обладающих высокими доходами (г. Шмоллер, это недостижимо!).

В то время как чувство одиночества - основная нота скорбных стонов Мопассана, больного певца разлагающегося мещанского общества Франции, большинство драм Ибсена слагается, наоборот, в торжественный гимн, восторженную песнь во славу "одиноко стоящих на общественной арене".
В обществе мещанской безличности и лицемерной трусости Ибсен создает культ личной энергии, "пышущей здоровьем совести: так, чтобы сметь то, чего больше всего желаешь!" ("Строитель Сольнес").
Культ одинокой гордой силы принимает у Ибсена иногда прямо-таки отталкивающие формы. Рядом с общественно-наивным ученым Штокманом он готов поставить финансового авантюриста Боркмана, которому автор отнюдь не с целью иронии влагает в уста такие речи: "Вот оно, то проклятие, которое висит над нами, исключительными, избранными натурами. Толпа, масса... все эти посредственности... не понимают нас" ("Джон Габриель Боркман").
Ибсену нет дела до того, что нравственная сила, как и всякая иная, определяется не одной величиной, но и точкой приложения и направлением. Но характерно для Ибсена как для деятеля в сфере мысли, что особенные симпатии его направлены все же в сторону умственной силы. Кто самый опасный враг истины и свободы? - спрашивает он именем д-ра Штокмана. "Это - сплоченное большинство, проклятое либеральное большинство". Какая самая гибельная ложь? Это - "ученье, будто толпа, несовершенные и невежественные существа, имеет такое же право судить, управлять и властвовать, как немногие истинные аристократы ума" ("Враг народа").
Таковы заключительные выводы, "великие открытия" доктора Штокмана.
Нужно ли доказывать, что они не имеют никакой общественной ценности? Каков, в самом деле, будет тот общественный строй, в котором "судить, управлять и властвовать" будут немногие "истинные аристократы ума"? И какой ареопаг займется различием "истинных" от "неистинных"?
Если бы "толпа" призывалась для решения вопроса о верности той или иной научной теории, философской системы, то Штокман-Ибсен был бы тысячу раз прав в своем оскорбительном отзыве о дееспособности "сплоченного большинства". Мнение Дарвина по биологическому вопросу в 100.000 раз важнее, чем коллективное мнение митинга в 100.000 человек.
Но совсем другое дело - поле социальной практики, с ее глубоким антагонизмом интересов, где дело идет не об установлении научных или философских истин, а о постоянных компромиссах между тянущими в разные стороны общественными силами. В этой области подавление большинством меньшинства, если оно соответствует действительному соотношению общественных сил, а не вызвано временно искусственными мерами, несравненно выше, чем подавление меньшинством большинства, совершаемое нередко под покровом сумерек.