еперь он хотел страдать. Чем больше, тем лучше. Страдание его устраивало, оно оправдывало и усиливало его ненависть и ярость, а ярость и ненависть в свою очередь усиливали страдание, потому что они все больше волновали его кровь и выдавливали все новые волны пота из пор его кожи. Лицо было залито влагой, с подбородка и волос на затылке капало, рант фуражки резал вздувшийся лоб. Но ни за что на свете он не снял бы фуражку, даже на самый короткий момент. Она должна была оставаться на голове, как крышка на паровом котле, железным обручем сжимать виски, пока голова не лопнет. Он не хотел делать ничего, чтобы облегчить свои страдания. Он стоял совершенно неподвижно, час за часом.