Один в Берлине. Каждый умирает в одиночку

Политика ее нисколько не интересует, она просто женщина и как женщина считает, что детей рожала на свет не затем, чтобы их убивали

«Мысль свободна», — говорили они, хотя вообще-то им не мешало бы знать, что в этом государстве свободы не было и у мысли.

я говорю о себе, вместо того чтобы говорить о вас, дурная привычка всех, кто живет очень уединенно

Быть жестким тоже надо уметь, доктор!
— Нет, не надо. Подобная фраза оправдывает любое бессердечие, Квангель!

— Нет, можем, и много! — с жаром шепчет она. — Мы можем портить станки, можем работать плохо и медленно, можем срывать их плакаты и расклеивать наши, которые скажут людям, как их обманывают. — И еще тише: — Но самое главное — мы не такие, как они, и никогда не станем такими, не станем думать, как они. Не станем нацистами, пусть даже они завоюют весь мир!

Все они боятся! — презрительно бросил коричневорубашечник. — Почему, собственно? Ведь им же легче: делай, как мы велим, и порядок.
— Просто люди никак не отвыкнут думать. По-прежнему воображают, что чем больше думают, тем дальше продвинутся.
— А нужно всего-навсего подчиняться. Думать будет фюрер

Добрая треть событий книги разыгрывается в тюрьмах и психиатрических больницах, где смерть опять-таки была совершенно в порядке вещей. Нередко и автору тоже не нравилось рисовать столь мрачную картину, но прибавить света означало бы солгать.

Видите ли, Квангель, разумеется, было бы в сто раз лучше, если б нашелся человек, который говорил бы нам: вы должны поступать так-то и так-то, у нас такой-то и такой-то план. Но будь в Германии такой человек, тридцать третьего года никогда бы не случилось. Вот нам всем и пришлось действовать в одиночку, и переловили нас поодиночке, и умереть каждому тоже придется в одиночку. Но мы ведь все равно не одиноки, Квангель, и умрем все равно не напрасно. В этом мире ничто не происходит напрасно, а поскольку мы боремся за правое дело против грубой силы, то победа в итоге все равно будет за нами.

завтра же потихоньку разузнает, как можно выйти из партии и не угодить в концлагерь. Дело наверняка очень непростое, но глядишь, и получится. А коли иначе нельзя, она и в концлагерь пойдет

Все они боятся! – презрительно бросил коричневорубашечник. – Почему, собственно? Ведь им же легче: делай, как мы велим, и порядок.
– Просто люди никак не отвыкнут думать. По-прежнему воображают, что чем больше думают, тем дальше продвинутся.
– А нужно всего-навсего подчиняться. Думать будет фюрер