Вот примерно какой разговор мог состояться между учёными и оператором:
— Действительно, как можно было просмотреть снижение запаса реактивности?
— Зато есть прекрасное устройство для замера параметра. Всего пять минут (!) надо оператору для получения замера.
— Да параметр за полминуты может измениться на 3-4 стержня. Например, при изменении расхода питательной воды.
— Так повтори замер.
— Нет такого времени у оператора. Он за минуту совершает 20–30 манипуляций органами управления реактором. И на контроле держит более 4000 параметров.
— Да пошёл ты! Всё равно непредсказуемо.
Только в угоду дрянному оперативному персоналу приходится, видите ли, уменьшать положительный паровой эффект. Других причин нет. Нормативных документов как бы не существует. Главный конструктор реактора признаёт его неуправляемым при таком эффекте. Ну и что? Комиссия ГКНТ говорит, что он взрывался при МПА. Комиссия Мешкова, а фактически ИАЭ и НИКИЭТ, говорит, что он взрывался при срыве ГЦН. Ну и что? Только в угоду дрянному оперативному персоналу приходится менять конструкцию прекрасной, можно сказать экзотической, АЗ. Мировой чемпион по медленнодействию. А возможность превращения защиты в разгонное устройство! Такого совмещения функций достигли, и вот теперь меняй.