58-я. Неизъятое

Если боишься — не выживешь.

Жизнь человека зависит от того, сколько его любили в детстве. Из детства человек уносит или любовь, или страх. Отсутствие страха — гарантия жизни

Мы живем, конечно, в интересные времена. Хотя лучше бы жить в какие-нибудь другие.

Всю жизнь мне везло. Вот, например, перед арестом. Жизнь была какая-то… Мне было 24, я работала журналисткой, переписывала информацию ТАСС. Заводила романы, но не влюблялась. Тяготилась теми, кто меня любит, и мечтала, чтобы случилось какое-нибудь чудо, потому что так бессмысленно нельзя жить. И вот меня посадили. Я же говорю, мне везло!

В девять лет, еще во время войны, я пошла санитаркой в госпиталь. Вот лежат раненые в палате. Они все рядовые. Они все ненавидят. И когда я начинала что-нибудь вроде: «А вот, когда вы шли в атаку…» – они говорили: «Заткнись. Мы сейчас тебе расскажем, как нас в атаку гоняли».

Конечно, все надеялись, что что-то случится. Усатого не станет, например. Хотя некоторые шутники говорили, что, когда его не станет, не станет и нас: умрем с голоду, потому что только Усатый и знает, что мы сидим, а больше никто. Тогда, конечно, бытовала легенда, что он-то не знает, а если бы узнал…
Но абсолютное большинство тех, кто со мной сидел, понимали, что это его дело, его идея взрастить племя послушных людей.

Сколько безвинных сажали… Не могу понять, как, что, чего.

Вот говорят: расстреливали. Целыми котлованами, аж земля дышала. Чекисты. Я как чекист – у меня была форма чекистская – в это не верую. Я сколько служил – никогда никого не стреляли.
И от голода не умирали. Может, в Воркутлаге и было, но в Печорстрое – там не было. Чтобы заключенным руки крутили, били их плеткой или издевались… Нет, ничего не было.

мне нужны знания, а не оценка их

По данным 70-х годов, в Москве каждый день под машинами погибало 25–30 человек. Почему памятники репрессированным ставят, а им – нет? Их же тоже конкретные люди погубили? Человеку, который прощается с жизнью, ему малая разница, часовой в него выстрелил или шофер сбил.