Ошибки в путеводителе

Мой друг, писатель Зиновий Зиник, заметил однажды, что Рим подобен внутренности разрушенного мозга

В городе семна­дцать творческих коллективов, из них шесть имеют звание “народный”.

«Вы, наверное, много пишете?» — спросил я одного семинариста, молодого человека с большим подвижным ртом и настойчивыми глазами, в которые совсем не хотелось за­глядывать. «Мой рекорд — сорок девять стихотворений». — «В год? в месяц?» Выяснилось, что в день.

В Беванье нужно как можно дольше сидеть на единственной площади с античной колонной и фонтаном, пить кофе, поглядывать на смотрящие друг на друга дивные романские церкви, на палаццо, углом вступающее сбоку.

Тоди тоже хорош по-своему — крутой, дома уступами и углами, словно плечами толкаются; пахнет дымом.

Урбино весь кирпичный, в центре длинная — нет, радостно-долгая — площадь. В огромном Palazzo Dukale замечательное собрание живописи, есть длинный Уччелло, два Рафаэля и такой Пьеро делла Франческа («Бичевание»), лучше которого я еще не видел: фигуры застыли в парящей устойчиво­сти, цвета почти растворились в серебряном воздухе.

после того как нагляделся фресок, смотреть масляную живопись почти невозможно. В ее основе есть что-то густое, неоправданно дробное.
Во фреске есть чистота.

Полагаю, что провел свое римское время самым разумным образом. Я жил там два с половиной месяца, а занимался только тем, что ходил по улицам как заведенный и смотрел. Если шел дождь или я просыпался позже обычного, то начинал нервничать. Казалось, что безобразно теряю время. Все упускаю. Мало с кем общался и почти разучился говорить на любом языке. Только ходил и ходил, кружа по одним и тем же местам, не уставая и не насыщаясь.

В Риме хочется жить вечно. Никогда не думал, что клише «вечный город» относится не к его возрасту, а к характеру и состоянию. Так определена его способностьк вечной жизни — невероятная витальная активность. Трудно понять, как город может быть одновременно таким красивым и таким живым, совершенно не музейным, не «прекрасно увядающим».

самой «метафизике» архитектуры есть очень сложное, многослойное наложение разных «физик» — то есть оптик. В том и состоит ее головокружительное воздействие: ты переносишься из одного времени в другое. И не из настоящего в прошлое, а из сегодняшнего настоящего в настоящее историческое — в то настоящее, которому уже тысяча, две тысячи лет.