Любовь в эпоху ненависти. Хроника одного чувства

Они еще не познакомились, а у него в блокноте она уже стала литературным персонажем

Владимир Набоков написал: «Должен сообщить тебе одну вещь… Может быть, эту вещь я уже тебе сообщал, но на всякий случай сообщаю еще раз. Кошенька, это очень важно, — пожалуйста, обрати внимание. Есть немало важных вещей в жизни, например теннис, солнце, литература, — но эта вещь просто несравнима со всем этим, — настолько она важнее, глубже, шире, божественнее. Эта вещь — впрочем, нет нужды в таком долгом предисловии; прямо скажу тебе, в чем дело. Вот: я люблю тебя».

настроение — как засохший ломоть ржаного хлеба.
*

Когда миллионы поцелуев за два месяца превращаются в миллиарды поцелуев, это называется инфляция.

«Он ненавидел говорить, он ненавидел смотреть, потому что не хотел жить тоской. Эмигрант очень любил свою страну. Никто не запретил ему любить свою страну. Но ему запретили жить в этой стране. Мучения и тоска — вот что я принес с собой из моей страны».

Зельда берет уроки балета, Скотт берет уроки морального падения. Она танцует весь день. Он пьет всю ночь. Когда журнал The New Yorker просит у него короткий автобиографический текст, Фицджеральд отправляет список всех алкогольных напитков за последние годы.

И в этот момент Йолла Никлас понимает, что даже эмиграция ничего не меняет в условиях, при которых любовь либо цветет, либо вянет.

Они терзают друг друга по всем правилам жанра. Брак как затянувшееся банкротство.

В 1929 году никто уже не надеется на будущее. И никто не хочет вспоминать о прошлом. Поэтому все так увлечены настоящим.

Бывает такая любовь, говорит Райнер Мария Рильке, в которой один хорошо оберегает одиночество другого.