Пастернак в жизни

Мир – это музыка, к которой надо найти слова. Надо найти слова!

– Боря – прекрасный музыкант, мог бы хорошо рисовать… Почему-то пишет стихи! – говорил, недоумевая, Леонид Осипович Пастернак (а я слышала это в передаче Сергея Павловича Боброва, друга молодости Бориса).

Последовало еще несколько стихов. Пока я понял только одно: передо мной подлинное, ни на что не похожее дарование. Но я совершенно не знал, как к нему отнестись. Стихи Пастернака были так не похожи на преобладающий стиль эпохи, в них не было обычного, само собой разумеющегося современного канона.

Наверное, меня вынесли к гостям, или, может быть, сквозь раму открытой двери я увидел гостиную. Она полна была табачного дыма. Мигали ресницами свечи, точно он ел им глаза. Они ярко освещали красное лакированное дерево скрипки и виолончели. Чернел рояль. Чернели сюртуки мужчин. Дамы до плеч высовывались из платьев, как именинные цветы из цветочных корзин. С кольцами дыма сливались седины двух или трех стариков. Одного я потом хорошо знал и часто видел. Это был художник Н.Н. Ге. Образ другого, как у большинства, прошел через всю мою жизнь, в особенности потому, что отец иллюстрировал его, ездил к нему, почитал его и что его духом проникнут был весь наш дом. Это был Лев Николаевич[21].
(Б.Л. Пастернак. Люди и положения[22])

Толстой не унимался: раз начав дописывать, он не мог уже остановиться; чем дальше он писал, тем больше увлекался, часто переделывал написанное, менял, вычеркивал, и окончание отодвигалось все дальше и дальше.

Сегодня иду в первый раз в Университет, где от скуки запишусь на философский факультет.

Может быть, у меня нет права думать, что ты так пришла ко мне. Но вот я отправил свое идиотское письмо – и у меня началось что-то странное, какое-то истерически отрывочное существование, и ты стояла близко, близко надо мной, так что я мог тянуться к тебе, и, знаешь, ты была таким гонителем и ангелом-привратником; ах, Ида, ты читаешь только слова и не знаешь, какое это глубоко реальное и большое чудо

Если даже и от любви можно перейти через дорогу и оттуда смотреть на свое волнение, то с тобой у меня что-то, чего нельзя покинуть и оглянуться.
(Б.Л. Пастернак – О.М. Фрейденберг, 23 июля 1910 г.)

В этом особенность документальной прозы Пастернака: он никогда не описывает внешнюю сторону событий, его интересует их изнанка, истинный, сущностный смысл происходящего. Особенно это ощутимо в те периоды, которые окрашены бурными переживаниями, личными драмами, кипением страстей. Всякий раз поражаешься, с какой хирургической тонкостью удается Пастернаку показать происходящее не столько вне, сколько внутри него. Итак, автобиографические свидетельства самого поэта – камертон для проверки строя других голосов.

«имя Пастернака – мгновенный укол счастья»)