Привет! Это я... (не оставляй меня снова одну...)

Мама улыбается папе. Не понимаю, почему они должны без конца улыбаться друг другу?!

Оказывается, очень трудно сказать что-нибудь умное.

Иногда… впрочем, не иногда, а очень часто мы любим человека больше всех на свете, и его же сильнее всех обижаем. Наверное, это потому, что тот, кто нас больше волнует, вызывает в нас и более сильные чувства — как добрые, так и недобрые.

Если ты живёшь в усадьбе и держишь коров, то должен их доить в пять утра, поэтому и завтракать, и перекусывать перед обедом приходится раньше. И тогда ничего удивительного, что тебе в два часа уже хочется котлет.

Может, мы так долго были вместе, что она проникла ко мне в мозг и заразила его собой?

Считает папа — вредно всё, что сладко.

Пусть вредно, всё равно я это ем!

Наш папа — друг здоровья и порядка,

И сладкой ваты он не ест СОВСЕМ!

«Ну как ты можешь свинничать так, Ода?!»

(Какие они скучные, отцы!)

А я борец за сладкую свободу,

За «вату», чупа-чупсы, леденцы!

Не понимаешь ничего ты, папка!

Ведь это кайф, что зубы склееНЫ!

Я так люблю хрустеть, сосать и чавкать,

И руки липкие для счастья мне нужны!

Папа сказал, что в нашем доме такой язык недопустим, и тогда я спросила, какой именно язык недопустим — норвежский?

Стиан был по-прежнему красным как рак, и я, кажется, тоже немного покраснела. Во всяком случае, щёки стали горячими. Так мы стояли вплотную друг к другу и таращились глаза в глаза, как два разъярённых быка!

Тут пришла Хелле и спросила, что мы, собственно, делаем.

Как это типично для взрослых — не отвечая на вопрос, дать понять, что разговор окончен!