Исландия

Так исполнилось давнее моё подспудное желание — оказаться внутри картины (и не только метафорически), с предельной степенью близости — на заднем плане Ренессанса.

Так почему бы и сейчас не прибегнуть к разработке гипотез, подвешенных как бы в воздухе, ведь будущее время содержит в себе досточтимое королевство невероятных событий.

Мне кажется, эта легенда о голубой верблюдице описывает определённую метафизическую ситуацию, когда, не зная ни ада, ни рая, сдвинуться с места едва ли возможно.

Иерусалим — столица этой эпохи Екклесиаста, город-призрак, о величии которого грезит половина мира и ничего не делает для его, величия, реального воплощения. Иерусалим — единственный город, чья физическая природа отстоит от его слепка в культуре настолько, что в сравнении со своим образом он видится только грудой камней, беспорядочно разбросанных по Иудейским горам. Сколь бы ни была очевидной и непреложной эта разница, в ней ощущается несправедливость. Благодаря ей город заброшен, отринут от мира. Притом что мир ему стольким обязан, что пора бы уже ему, миру, обратить внимание на место, которое можно было бы назвать его родиной. Вместо этого мы видим и испытываем нелюбовь, пренебрежение со стороны почти всех столиц. Парижу, Лондону и прочим совершенно безразлично, что происходит в той области, без жертвенного бытия которой не существовало бы их собственной истории. Иерусалим небесный — дополнение Иерусалима земного, а не его замена.

Воздух дворов зарастает монетами милостыни — серебро и медь заката ссыпаются каждому в душу.

Израиль не слишком большая страна. Первые три года каждые выходные я отправлялся куда-нибудь в поисках дальних и малопосещаемых уголков. Сейчас мне кажется, что я побывал везде — и что здесь мало чем можно удивить. Ну, в том смысле, что, конечно, вся страна — сплошное междометие удивления, но факт остаётся фактом: большая часть населения, в сущности, за десятилетия жизни никогда не бывала там, где бывал я — и не раз, и не два. Например, каперсы по сезону я собираю только в зарослях вокруг храма Аполлона в Тель-Кедеше. Только там. Готовлю без всякого рассола, посыпаю крупной солью, ничего нет прекраснее в качестве изысканной закуски к мясу — и к пиву. Сама знаешь. Израиль податлив своим пространством усилиям тела — расстояния здесь измеряются легко в днях перехода, а не в часах переезда. В этом есть что-то мистическое: в самом деле, если раскинуть на Голанах руки, то в правой ладони взойдёт солнце, в левой оно закатится, а в темени прольётся Млечный Путь.

моря поднимается ветерок и трогает солью губы.

Солнце жарит так, что даже мухи обжигаются о воздух

Замешательство на Котеле [15] в Йом-Кипур: японская туристка упала в обморок. Над ней склоняется медбрат, его пейсы пружинят, как ёлочный серпантин. Человек, отложив молитвенник, шаркает и хлопает белыми пластмассовыми креслами. Два чернокожих бразильца рыдают, руками и лбом подпирают Храм: оbrigado, Senhor, obrigado! Накрывшись талитом, сосед тихо напевает слихот [16] и тоже вдруг плачет. Лицо взрослого бородатого мужчины, который сейчас уйдёт, и никто никогда его больше не увидит, — мокрое от слёз лицо сильнее веры, боли, муки, тьмы.
Жизнь здесь стоит на краю Иудейской пустыни, испытывает искушение шагнуть в неё, раствориться в ночном небе. Красота здесь вся без остатка пронизана последним днём Творения.

Нельзя обижаться на Провидение. Рабби Нахман говорил: «Когда вас спрашивают: "Как дела?" — надо отвечать: "Прекрасно!" Потому что, если ответить: "Так себе", Господь скажет: "Ах, ты не знаешь ещё, что такое плохо". И будет такое, что мало не покажется. А если ответить: "Отлично!" — Господь скажет: "Так ты ещё не знаешь, что такое хорошо, я покажу тебе настоящие райские кущи!" И сделает тебе хорошо».