Князь в джунглях

огда я чувствовала, что продвигаюсь вперед, я успокаивалась, словно облако жужжащих, хаотичных обрывков информации превращалось в организованный, ясный поток. Я, словно азартный игрок, цеплялась за небольшие успехи, которые заставляли меня продолжать работу.

«Замечали ли вы, что если в уважаемое печатное издание закрадывается ошибка, ее чаще всего переносят в свои тексты исследователи в той же области, пока, наконец, вымысел не начинает соперничать с правдой? Писатели, которые распространяют эти ошибки, редко поступают так из плохих побуждений. Они делают это не из личного интереса, но лишь потому, что у них попросту нет времени перепроверять каждый факт, так что они полагаются на профессионализм предшественников».

Среди документов я нашла колонку из газеты The Statesman от 1993 года, озаглавленную «Когда история создается на ошибках». В ней были выделены два абзаца. Автор писал: «Замечали ли вы, что если в уважаемое печатное издание закрадывается ошибка, ее чаще всего переносят в свои тексты исследователи в той же области, пока, наконец, вымысел не начинает соперничать с правдой? Писатели, которые распространяют эти ошибки, редко поступают так из плохих побуждений. Они делают это не из личного интереса, но лишь потому, что у них попросту нет времени перепроверять каждый факт, так что они полагаются на профессионализм предшественников».

Я с удовольствием беседовала с ним, наши беседы были словно безумный танец, который становился все неистовее все эти полтора года. Я не могла поверить, что он умер один в этом богом забытом месте.

Руины служат напоминанием о том, что нынешнее мироустройство — демократия, старбаксы, индийский национализм — лишь мгновение в жизни Индии. Мы здесь были, словно вздыхают они. Это было наше.

Многие великие города стоят на руинах, а Дели состоит из них. Невозможно пройти из точки А в точку Б, не наткнувшись на 700-летнюю могилу или 500-летний форт.

В XIX веке, во времена британской колонизации, офицеры завезли сюда мескитовое дерево, которое быстро распространилось, поглотив пастбища, дороги и деревни — все, что было здесь раньше. Позже биологи назовут это «массивной инвазией чужеродного вида».

«Если такого человека забыли и он умер в безвестности, то чего ожидать от смерти простолюдина?»

Я пошла на кладбище, где был похоронен Сайрус. Мне хотелось поставить камень или хоть что-то с надписью «Князь Сайрус из Ауда». Но так как его тело оказалось не востребовано, его похоронили под номером DD33B. Невостребованные тела помечают лишь обломками камня, и небольшие холмики расходились во все стороны до горизонта. Казалось, я блуждала по кладбищу несколько часов, и наконец решила присесть, потная и несчастная.

«Он потерялся в городе мертвых», — записала я в своем блокноте.

Она попросту отказалась уезжать.

Пока однажды днем в угасающей красоте города набобов не произошло нечто. Отец Шахида, мужчина почтенных лет в очках в тонкой металлической оправе, ехал домой на велосипеде, когда его окружила толпа мальчишек-индуистов, которые стали избивать его хоккейными клюшками. Довольно быстро он принял решение перевезти всю семью в Пакистан, где, в результате больших перестановок, ему предложили работу в гражданской авиации новой страны. Он не зря волновался. Пройдет несколько месяцев, и город его молодости будет утопать в крови.

«Мы были детьми, — вспоминала Сальма, невестка Вилаят. — Повсюду были погромы, мы вообще не могли выйти из дому. Неделя за неделей улицы были усеяны трупами, а когда мы выходили на базар за едой, вокруг были ужасные беспорядки, люди дрались и грабили, грабили всех подряд. Ночью бывало очень страшно, было слышно, как люди кричат, а вокруг стреляют и режут. Мы просто сидели у окна и смотрели».

Шахид рассказал мне, что Вилаят поехала с мужем, но так и не смирилась с его решением покинуть Индию. Она была одержима всем тем, что ей пришлось оставить. Злоба проросла и прижилась в ее сердце, и поведение ее стало нестабильным. Затем ее муж внезапно умер. Теперь ее ничего не сдерживало. В ярости от того, что у нее отняли все ее имущество, на одном из публичных собраний она подошла к премьер-министру Пакистана и дала ему пощечину. Это многое изменило в ее положении. Из вдовы со связями она превратилась в сомнительное знакомство.

После этого ее на полгода поместили в психиатрическую клинику в Лахоре. Шахид объяснил, что это был единственный способ избежать долгой тюрьмы. Шахид помнил, как навещал ее там и слушал стоны и проклятья других пациентов: «Это было ужасно. Женщин приковывали цепями. Одну девушку приковали к стене четырьмя цепями. Она металась. И плевалась в каждого, кто проходил мимо». Сальма рассказала, что Вилаят лечили электрошоком: «Они говорили, что она сумасшедшая. Делали ей какие-то уколы».

Выйдя из лечебницы, Вилаят собрала младших детей и, никого не предупредив, набила сундуки коврами и драгоценностями и контрабандой провезла это обратно в Индию с намерением вернуть себе утраченную собственность. Шахид уехал с ними, но позднее сбежал. Он не мог словами объяснить, почему он это сделал. С этого места его история постепенно теряет нить.

В начале ноября Шахид скончался в гостиной своего дома, держась за руку Камелии.

Он рассказал мне, что психику его матери разрушил раздел Индии, именно он косвенно стал причиной того, что в итоге она поселилась в развалинах дворца. «Нам пришлось начинать все сначала», — сказал он.

В начале 1970-х годов Вилаят, все еще без денег, вела себя все более и более странно. Она объявила миру, что является княгиней Ауда, и потребовала вернуть ей обширные территории княжества, которого уже не существовало.

Простая обида, которую годами замалчивали, разрослась до размеров трагедии.