Этика

люди воображают себя свободными, потому что сознают свои желания и свои стремления, тогда как о причинах, которые располагают их к желаниям и стремлениям, поскольку они им неизвестны, они и во сне не думают.

человеческой природе свойственно, чтобы каждый стремился к тому, чтобы другие жили сообразно с его желанием

Это доказывается таким же образом, как и пол. 38 этой части. Ибо кто вещь, которую ненавидит или которую обыкновенно созерцает с печалью, начинает любить, тот радуется уже по тому одному, что он любит, и к этой радости, которая заключается в любви (см. опред. ее в схолии пол. 13 этой части), присоединяется еще другая, которая происходит оттого, что стремление устранить печаль, заключающуюся в ненависти (как мы показали в пол. 37 этой части) вполне поддерживается, сопровождаемое идеей того, кого ненавидели, как причиной.

сила каждого аффекта определяется силой внешней причины сравнительно с нашей силой

Аффект лишь постольку бывает злым или вредным, поскольку он препятствует душе мыслить

Чем более это знание, т. е. что вещи необходимы, относится к отдельным вещам, которые мы воображаем отчетливее и живее, тем больше бывает власть души над аффектами; это подтверждается и опытом. Ибо мы видим, что печаль по поводу потери какого-нибудь добра ослабевает, как только потерявший человек подумает о том, что он никаким образом не мог бы сохранить этого добра. Также мы видим, что никто не жалеет, что ребенок не умеет говорить, ходить, рассуждать и что столько лет живет как бы не сознавая себя. Но если бы люди большей частью рождались взрослыми и только тот или другой родился бы ребенком, тогда каждый жалел бы этих детей, потому что тогда все считали бы детство не естественным или необходимым делом, но ошибкой или грехом природы. И мы могли бы привести многое другое в этом роде.

Сердца побеждаются, однако, не оружием, но любовью и великодушием.

Свободный человек ни о чем так мало не думает, как о смерти, и его мудрость есть размышление не о смерти, а о жизни.

На этом законе может основываться общество (societas), если только оно присвоит себе принадлежащее каждому в отдельности право мстить за себя и судить о том, что добро и что зло, и общество поэтому может иметь власть предписывать общий образ жизни, издавать законы и утверждать их не разумом, который не может сдерживать аффектов (по схол. пол. 17 этой части), а угрозами. Это общество, основанное для охранения себя законами и властью, называется гражданским обществом (civitas), а те, которые находятся под защитой его права, называются гражданами. Отсюда мы ясно понимаем, что в естественном состоянии нет ничего такого, что по общему согласию было бы добро или зло, так как каждый, находящийся в естественном состоянии, заботится только своей пользе и по своим понятиям и, руководствуясь только своей пользой, решает, что добро и что зло, и никаким законом не обязывается подчиняться кому-либо, кроме себя. Поэтому-то в естественном состоянии не может быть греха; но он может быть в гражданственном состоянии, где по общему соглашению определяется, что добро и что зло, и каждый обязывается подчиняться гражданскому обществу. Итак, грех есть не что иное, как неповиновение, которое поэтому наказывается только по праву общества; и наоборот, повиновение вменяется гражданину в заслугу, так как за это самое он признается достойным пользоваться выгодами общества. Затем, в естественном состоянии никто по общему соглашению не состоит владельцем какой-нибудь вещи, и в природе нет ничего, что могло бы быть собственностью того, а не другого человека, а все принадлежит всем; и потому в естественном состоянии нельзя представить желания предоставлять каждому свое или отнимать у кого-нибудь то, что ему принадлежит, т. е. в естественном состоянии не может быть ничего, что могло бы называться справедливым или несправедливым; но это есть в гражданственном состоянии, где по общему соглашению определяется, что принадлежит одному и что – другому. Из этого следует, что справедливое и несправедливое, грех и заслуга суть внешние понятия, а не атрибуты, которые выражают природу души. Но достаточно об этом.

Стремление сохранить себя есть сама сущность вещи