Поезд убийц

– Тогда-то я понял, что люди хотят обладать вещами, и, если у тебя есть вещь, которую кто-то страстно желает получить, ты получаешь преимущество над этим человеком.

подумала, что должна держать его в курсе. Это просто деловая этика. Новых работников компаний всегда же учат, что они должны сообщать обо всех проблемах и нестыковках своим начальникам.

– Моим ребрам уже, кажется, гораздо лучше. Спасибо, что выслушал меня.

– Но я не сделал ничего особенного, – смущенно отвечает мужчина. В выражении его лица нет тревоги или обеспокоенности, хотя сейчас оно, может быть, кажется чуть менее расслабленным, чем прежде. «Как будто из его эмоционального контура выдернули шнур питания…»

– Я думаю, ты умеешь вызывать людей на откровенность, – говорит Нанао. – Тебе это кто-нибудь когда-нибудь говорил?

– Но… – Мужчина, кажется, решает, что Нанао его осуждает. – Я правда ничего такого особенного не сделал.

– Как священник, который может заставить тебя говорить просто потому, что он сидит рядом и слушает. Ты прямо как ходячая исповедальня или как ходячий священник.

– Я полагаю, большинство священников умеют ходить.

– Если когда-нибудь увидишь меня в очереди в кассу, становись в другую очередь. Любая, в которой не будет меня, станет двигаться гораздо быстрее.

«Помоги мне», – сказал он. Но Нанао ему не помог.

– Ты подумал, что он может тебя задержать?

– Я не помню, почему не сделал этого. Может быть, просто сработал инстинкт… Не думаю, что я вообще тогда раздумывал. Просто не помог ему, и всё.

– Что с ним случилось?

– Не знаю, – честно отвечает Нанао. – Он стал моей детской травмой. Я правда не хочу об этом думать. «Странно, почему вообще начал», – размышляет он, закрывая хранилище памяти. Если б мог, то запер бы его на ключ.

Клик-клак – в его памяти открываются и распахиваются настежь все новые двери. Когда он вдруг понимает, что есть воспоминания, в которых ему совсем не хочется копаться, уже поздно: двери, которые должны были оставаться закрытыми, уже открыты.

Отделения в хранилище его памяти начинают открываться одно за другим – клик-клак! – и снова захлопываться. Сцены из прошлого, в которое он теперь вглядывается, казавшиеся покрытыми пылью, – стоило их немного пошевелить и сдуть пыль, как они представали перед ним во всех своих живых красках, и его детство возвращалось, словно все произошло совсем недавно и было почти осязаемым.

– Мой отец ответил похитителям неопровержимой логикой.

– Что он им сказал?

– Человек не может дать то, чего у него нет.

– Вот как.

– Это просто изумило похитителей, и они сказали моему отцу, что он ужасный родитель.

Но в этом человеке что-то есть – он кажется добрым, но при этом в нем чего-то недостает, какой-то жизненной искры, что делает его хорошим слушателем. Он из тех людей, которые всегда готовы спокойно выслушать и посочувствовать – такое производит впечатление.

«Ты из бедной семьи, так что у тебя в жизни есть две дороги: стать профессиональным футболистом или гангстером».

– Вот как… – неопределенно отзывается мужчина. Лицо его грустнеет – судя по всему, он глубоко и от души сочувствует маленькому Нанао. – Действительно, есть дети, которым ничего другого не остается.

– Я был как раз таким ребенком. Это кажется довольно экстремальным выбором: стать профессиональным футболистом или ступить на путь криминала; но я был в детстве очень послушным и считал своего друга умным, поэтому выбрал оба варианта.

– Оба варианта? Футбол и… – Мужчина снова в удивлении приподнимает брови и склоняет набок голову.

– И криминал. Моим первым преступлением была кража футбольного мяча.