Доктор Глас

ты необыкновенно приятно умеешь молчать

Супружеские права. Права. Я провел рукой по лбу. У меня темнеет в глазах, когда я слышу это слово, употребляемое в таком смысле. Боже ты милостивый, надо же додуматься, и здесь не могли обойтись без прав и обязанностей!

Отчего любовь — как бесовское золото, что на другой же день оборачивается увядшей листвою, либо же грязью, либо прокисшей тюрей?

Посредством лжи не скроешь неприкаянности души своей, уж коли она неприкаянна.

Мораль — это знаменитая меловая черта вокруг курицы: она связывает того, кто в нее верит.

Серые у меня дни, черные минуты. Я не из счастливцев. И, однако, я ни с кем не согласился бы поменяться; меня передергивает при одной мысли, что я мог бы быть кем-то из моих знакомых. Нет, я не хотел бы быть никем другим.
В ранней молодости я ужасно страдал от того, что некрасив, и, страстно мечтая быть красивым, почитал себя верхом безобразия. Теперь-то я знаю, что наружностью мало отличаюсь от большинства. Только мне от того не легче.
Я не слишком себе нравлюсь, что оболочкой, что содержимым. Но я не хотел бы быть никем другим.

Вот так-то — вот каков оказался первенец. Это его носила она тогда под сердцем. Вот каково было то семя жизни, от которого она молила избавить ее, на коленях молила; а я отговорился долгом. Жизнь, я не понимаю тебя!
И вот смерть наконец-то готова сжалиться над ним и над ними и забрать его из жизни, в которой ему и не следовало бы появляться. Так его не отпускают! Они только и жаждут от него избавиться, иначе и быть не может, но, жалкие трусы в глубине души, они все же посылают за мной, врачом, дабы я прогнал добрую и милосердную смерть и сохранил выродку жизнь. И такой же, как они, жалкий трус, я исполняю «свой долг» — исполняю теперь, как исполнил тогда.

А сам я что такое? И того меньше. У меня нет собственных глаз. Я даже на ту вон рюмку водки и редиску на столе не умею взглянуть своими собственными глазами, я гляжу на них глазами Стриндберга и вспоминаю, как он выпивал с друзьями в дни юности.

Мы, писаки, призваны соблюдать правильную и необходимую дистанцию относительно солнца. Настоящий хороший писака — а их не так уж много! — разумеет заодно с мыслителем, а чувствует заодно со скотиной. Наше дело оберегать мыслителей от гнева скотины, а скотину — от чересчур больших доз истины. Но я охотно признаю, что вторая задача легче и справляемся мы с ней обыкновенно успешнее, да и не стану отрицать, что нам много в том помогают поддельные мыслители и та скотина, что поумней.

воля не есть нечто цельное; она синтез сотен противоречивых импульсов. Синтез есть фикция: воля есть фикция. Но мы нуждаемся в фикциях, и нет фикции более для нас необходимой, нежели воля.