Спрингфилд

Родители Матвея раньше работали инженерами на АвтоВАЗе, но несколько лет назад отца сократили, а мать перевели на полставки. Я представил, как она приходит с работы в обед, готовит простую русскую еду, потом садится в аккуратно подобранной одежде на белый обсыпавшийся диван из перламутрового кожзама, отдыхает полчасика, смотрит «Великолепный век», представляет себя царицей Хюррем, наслаждается шёлком, золотом, красотой далёкой империи, а потом уходит на вторую работу в ночной магазин. И как отец сидит на маленькой кухне, пьёт и тоже смотрит свой маленький телевизор. У мамы золото, а у папы очередная война и все против нас. Смотрит и злится. Пьёт и ругает Америку. Представляет себя сильной рукой. Питается водкой и злостью. Наливает богу войну. Он одерживает очередную победу и ищет вторую бутылку. Матвей сидит в своей комнате и забивает звуки войны меланхоличными инди-рокерами, сочинёнными где-то в Америке на тёплых равнинах Среднего Запада. И каждый живёт в своей сочинённой стране.

Мне хотелось быть Анной Политковской, Куртом Кобейном и Бритни Спирс одновременно.

Стипуху задерживают. Людей на митингах задерживают. Вахтерши на вахте задерживают. Преподаватели после пары задерживают. Друзья возврат долгов задерживают. Конец пандемии задерживают. Будущее задерживают.

Мне было неинтересно фотографировать пейзажи: это все равно что снимать профессиональных красавчиков — всегда хорошо и одинаково.

Посмотри на Россию
там всё хорошо
там все улыбаются
а плачут только враги.
Значит ты не Россия

«Русская бедность — это “Великолепный век” по телеканалу “Домашний”»

все будет хорошо, хотя ничего не может быть хорошо.

ретровейв, как и Тольятти с его футуристическими дворцами культуры — консервированная ностальгия по будущему

Опять ты, галюн ёбаный?»

Любой тольяттинский парень шарит в постапокалипсисе. Самара — это несостоявшийся Лос-Анджелес со своими гедонистами, бесконечными пляжами и силиконовыми долинами в виде заводов и технических вузов, а Тольятти — русский Детройт.