Лингва франка

Вот пример — человек говорит: “этот камень принадлежит мне, и никто его не возьмет”. Всего лишь озвученная мысль, верно? Щелчок в пустоте. Колебание воздуха с определенной частотой, не больше. Оно проходит без последствий, не рушит, не меняет структуру материи. Ничего. Но другие люди почему-то больше не могут взять этот камень, а если и берут, то чувствуют неприятные ощущения.

Дальше человек говорит: “Люди взявшие мой камень — нелюди, и должны быть убиты”. И эти люди, несмотря на то, что материально остаются людьми, признаются нелюдями и их начинают убивать.

Оказалось, война — это когда никто ничего не понимает, но уже поздно что-то менять и нельзя остановиться.

Два непримиримых добра, за которые мы воюем последние тринадцать лет. Либо самые свободные заберут себе всю свободу, либо сильные всех насильно уравняют.

Грустно думдить па редко пестовать.

— У меня внутри есть бесформенное прозрачное ощущение, — продолжила она, — что-то вроде вибрации. Оно как будто бы хочет выбраться из моей головы, но плоть его гасит и не выпускает. У ощущения нет длинны и объема, оно не измеряется временем и количеством. Это незаметная и неуловимая вспышка, щелчок, куда может влезть вся боль вселенной разом… но… чтобы ты испытал ее тоже, мне надо подобрать может тысячу слов, может десять тысяч, в правильной последовательности и темпе, чтобы они — десятки, сотни часов — с ювелирной точностью лепили в твоей голове ту же самую вибрацию, минуя заслоны. Хотя в моей голове она возникла без всяких слов мгновенно.

“Реальность всегда расходится с ожиданиями. Если ты что-то представил в красках, значит именно так оно никогда не случится. Лучше представь, как лежишь в свежей канаве со сломанной спиной, под двумя рядами расстрелянных и слушаешь, как на трупы сверху падает земля”.

Оказалось, война — это когда никто ничего не понимает, но уже поздно что-то менять и нельзя остановиться.

После войны разговоров он избегал всеми силами. Даже ел он ужаснейше только из-за того, что стеснялся покупать овощи и рис

На этом моменте родилась наша профессия — строителей. Но как любая другая, она нужна, чтобы однажды стать ненужной.

— Я не запрещаю. Это очень хорошие ответы. Они лежат как раз на той глубине, где земля теплая и плодородная, а из выкопанной ямы можно вылезти в любой момент. Потому что сейчас я предложу вам копать на ту глубину, где холодно, пусто, темно, ничего не видно. А когда становится непонятно, зачем было копать — наверх уже не выбраться.