Ева

– Мы недавно с Митькой были в музее, смотрели старые механизмы, – рассказывает Ариша. – Все они вполне себе в рабочем состоянии. И у меня возникло странное ощущение. Мне показалось, что люди, которые пользовались этими вещами, знали, чувствовали больше нас. Я подумала: чем больше мы совершенствуем вещи вокруг себя, чем больше изобретаем новых, тем всё дальше уходим от чего-то настоящего, того, что было в самом начале. В начале всего, понимаешь? Митька со мной не согласился. Он сказал, что мы, наоборот, приближаемся к этой изначальной истине. А ты что думаешь, па?

Гуляющие попадаются всё реже, Ариша и Митька крутят педали всё сильнее. Герман старается не отставать, но расстояние между ними увеличивается. Дорожка идет наклоном с пригорка. Придерживая замершие педали, все трое катятся по инерции меж изрешеченного пятнами березняка.

И далеко не всегда она зиждется на сексе и даже не всегда направлена на одушевленный предмет. Есть у меня один клиент, – она завела глаза, – изучает облака. Целые лекции прочитывает мне каждый раз. У него есть жена, которую, как он говорит, он очень любит. Но я не сомневаюсь, если не будет жены, а будут облака, он выживет и – о ужас! – будет счастлив, а если будет жена, но не будет облаков, то и его не будет.

Отчасти Герман был согласен с Леной.

– Все эти книги и фильмы, – сказала она как-то, кивнув на журнальный столик с книгами и кассетами, – легенды, песни врут, когда ставят во главу жизни секс, сексуальную любовь мужчины и женщины. Обманутые писателями и режиссерами люди страдают, вместо того чтобы определить и принять ту страсть, которая выпала им. Сколько я наблюдаю – мужчин в основном, – у каждого есть своя страсть, стержень, пуповина, которая связывает и примиряет с миром. Без этой страсти ему не выжить.

Таких зачаточных, пунктирных связей у Германа было немало. Подобно пауку, с помощью тонких нитей Герман прикреплял себя к городу, времени. Чтобы как-то удержатся, продержаться без Евы.

Справочники венчает фотография в рамке на ножке – в первый момент Герман думает, что это кто-то из близких няньки, но потом с удивлением признаёт Надежду Крупскую.

Небо над головой все не настоится тьмой, хотя уже часа два ночи. Красноватое, подсвеченное электрическими огнями, в Москве оно никогда не темнеет. Звезд Герман не видел лет десять.

Дворники возбужденно смахивают со стекла слезы позднеосеннего дня.

Солнечные пальцы путаются в волосах деревьев.

Он очнулся от вечности года в два, где-то ближе к вечеру.