Воронье озеро

Если ты столько лет мыслил определенным образом и твоя картина мира вдруг оказалась ущербной, то, ясное дело, сразу не перестроишься. И пока привыкаешь к новому, волей-неволей чувствуешь… растерянность.

Если ты столько лет мыслил определенным образом и твоя картина мира вдруг оказалась ущербной, то, ясное дело, сразу не перестроишься. И пока привыкаешь к новому, волей-неволей чувствуешь… растерянность.

– Но вот в чем дело. Мне кажется, мы… топчемся на месте. Я не представляю, как ты относишься к… да ко всему, что ни возьми. И не знаю, важны ли для тебя наши отношения.

– Да, – поспешно заверила я, глянув на него.

– Насколько важны? Более-менее? Очень? Крайне важны? Нужное подчеркнуть.

– Но вот в чем дело. Мне кажется, мы… топчемся на месте. Я не представляю, как ты относишься к… да ко всему, что ни возьми. И не знаю, важны ли для тебя наши отношения.

– Да, – поспешно заверила я, глянув на него.

– Насколько важны? Более-менее? Очень? Крайне важны? Нужное подчеркнуть.

Воспоминания. Не люблю их, прямо скажу. Есть, конечно, и хорошие, но в целом, будь моя воля, спрятала бы их подальше в шкаф и закрыла поплотней. И, честно говоря, долгое время мне это удавалось, ведь жить-то надо. У меня есть работа, есть Дэниэл, а воспоминания отнимают время и силы

С некоторых пор она к нам зачастила и всякий раз делала вид, будто зашла на минутку, по пути куда-то. Странное дело, ведь идти от нас некуда. Дом наш на отшибе, самый дальний на Вороньем озере, дальше – три тысячи миль безлюдья, а еще дальше – Северный полюс

мысль о непрерывности жизни. О том, что чья-то смерть не означает конец всему живому. О том, что смерть – тоже часть круговорота.

Любили они нас? Конечно. Говорили нам о своей любви? Конечно, нет. То есть не совсем правда – мама сказала однажды, что любит меня. Я что-то сделала не так – одно время я все делала не так, – а она рассердилась и долго со мной не разговаривала, несколько часов, а мне казалось, вечность. И я не выдержала, спросила: «Мамочка, ты меня любишь?» А мама бросила на меня удивленный взгляд и ответила просто: «До безумия». Я не совсем представляла, что значит «до безумия», но в глубине души все поняла и успокоилась. Мне и сейчас спокойно.

Наконец я спросила:
– Фиона, сколько вам лет?
– Двадцать один.
– Двадцать один… Не кажется ли вам, что вы… слишком молоды для таких решений?
– Но… решать-то надо.

Говорят, если очень захотеть, то добьешься всего. Чушь, конечно, но, думаю, все мы живем и действуем с верой, что так оно и есть – что жизнь устроена просто, а всякий труд вознаграждается. А если в это не верить, незачем и просыпаться по утрам.