Если футбол, как четко разъясняет новаторская и исторически детализированная работа Норберта Элиаса по спортивной социологии, предлагает микросоциологию динамических форм групп, которые составляют более широкие макросоциальные формации, тогда мы не должны закрывать глаза на порочный характер этих формаций [31]. Напротив, мы должны четко осознавать их. Возьмем, к примеру, насилие. Элиас рассказывает увлекательную, насыщенную и тщательно изученную историю о роли спорта в том, что он именует «цивилизационным процессом». Начиная с насилия в так называемой английской гражданской войне XVII века, Элиас вычерчивает диаграмму повествования того, что он характеризует как «умиротворение», когда фактическое физическое насилие сублимируется в символическое состязание между оппозиционными партиями в английском парламенте XVIII века – вигами и тори. Для Элиаса процесс умиротворения был тесно связан с растущей популярностью в Англии времяпровождения в форме спорта. По его мнению, возникновение спорта в стране неразрывно связано с парламентским правительством, характеризующимся мирной передачей власти от одной политической партии к другой. Поэтому кодификация таких видов спорта, как футбол, в Англии в середине XIX века стала выражением постоянно растущего и все более расширяющегося процесса умиротворения. Спорт – это сублимация гражданской войны. И футбол – это мирное и правовое продолжение конфликтов, которые находили выражение в насилии в более ранние, менее цивилизованные времена. Элиас рассказывает прелестную историю. Красивую историю. Если бы только это было правдой.
Простейшее возражение против теории Элиаса, даже если он прав насчет умиротворения насилия в Англии между XVII и XIX веками (а я не думаю, что это совершенно очевидно, ибо есть гораздо более убедительные и тревожащие трактовки истории классовой борьбы в Англии в тот период), состоит в том, что политическое насилие переносится из отечества в колонии с постоянно возрастающей беспощадностью и эффективностью. «Мир» на родине возможен лишь благодаря организованному политическому насилию колонизации, процессу экспроприации, который находит обоснование своей легитимности в насилии закона. Конечно, как известно почитателям Вальтера Беньямина, это едва ли оригинальный аргумент, но это не мешает ему быть правдой