Пересекая границы: модерность, идеология и культура в России и Советском Союзе

После существенного расширения Академии наук, которая в 1929–1930 годах пополнилась выпускниками и приняла в свои ряды множество ученых-марксистов, увеличив штат сотрудников-коммунистов практически с нуля в 1928 году до почти трехсот пятидесяти в 1933-м, претензии Коммунистической академии на первенство среди всех научных учреждений Советского Союза утратили свою политическую значимость и практическую привлекательность [532]. Большевизация Академии наук оказалась для ее давнего противника пирровой победой. Хотя очевидным этот факт стал только после того, как были обузданы беспорядки и волнения «великого перелома», на деле Коммунистическая академия разом потеряла смысл и мотив своего существования.

Коммунистическая академия не была забыта: новые академики одновременно приняли решение, что Коммунистическая академия должна остаться научным центром коммунизма с культурной точки зрения [521]

х союз получил административную форму — в 1927 году была основана Всесоюзная ассоциация работников науки и техники для содействия социалистическому строительству в СССР (ВАРНИТСО), создание которой контролировали Вячеслав Молотов и Николай Бухарин. В ходе первого заседания, прошедшего 7 апреля 1927 года, основатели ВАРНИТСО открыто заявили о своем решении укреплять материальную базу исследовательских институтов, подведомственных Наркомпросу, Научно-технического управления Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ) и других учреждений, ослабляя при этом материальную базу Академии наук [497].

На заседании прозвучала и еще более выразительная формулировка, нарекавшая академию научным органом Центрального комитета партии [474].

о к 1931–1932 годам Сталин и партия явно приняли решение сократить конкретные расходы на все это культурно-идеологическое буйство.

Двигаясь в направлении истории понятия культурной революции и анализа большевистского культурного проекта, я обозначил четыре варианта переплетения революционного преобразования себя и трансформации других. Первый можно назвать частичным совпадением: члены партии сами отдалялись от отсталых масс, и все крупные культурные миссии можно было рассматривать с партийных, передовых позиций. Второй можно обозначить как взаимопроникновение: те или иные подходы без изменений переносились с себя на других, с центра на периферию, с элиты на массы. Третий вариант назовем неоднородным развитием: задачи, относившиеся к разряду культурных, наиболее осознанно выполнялись и менялись внутри революционного лагеря, что отражалось на попытках перенести их на другую почву; динамика развития этого варианта особенно ярко проявилась в момент внезапного преодоления границ в 1928 году. Последний вариант можно назвать экзорцизмом: бдительность по отношению к внешним врагам и различным отклонениям была связана с борьбой против внутреннего врага.

этом, в частности, свидетельствует тот факт, что категория культурной революции, как уже упоминалось, использовалась в рамках кампании за самокритику 1928–1929 год

высказывалось правдоподобное предположение, что Объединенное государственное политическое управление (ОГПУ) сфабриковало «Академическое дело», наряду с другими показательными процессами: «Делом Промпартии», по которому привлекались инженеры, «Делом Трудовой крестьянской партии», в котором фигурировали агрономы, — чтобы нанести удар по тем группам беспартийной интеллигенции, которые раньше пользовались привилегией защищенности [407]

1930 году, на пике «великого перелома», в свете «борьбы» за всеобщее начальное образование массовая грамотность все еще могла изображаться как основная задача культурной революции [408].

Пока шло «Шахтинское дело», в конце мая — начале июня 1928 года для обсуждения задач культурного строительства было созвано крупнейшее совещание Агитпропа. Согласно имевшему большое значение заявлению А.И. Криницкого, культурная революция теперь должна была отражать буржуазные атаки на культурном фронте, начиная с искусства и заканчивая бытом. Классово нейтральному стремлению повысить уровень культуры — сопряженному, как показала Фицпатрик, с нападками на Народный комиссариат просвещения (Наркомпрос), — теперь противостояла «задача строительства пролетарской культуры». Существовавшие в 1920-е годы разнообразные точки зрения относительно того, до какой степени следует «критически перерабатывать» культуру прошлого, бесцеремонно поглотила официально одобренная позиция, которую раньше среди представителей пролетарского культурного лагеря озвучивали приверженцы крайних взглядов. Преобладала «негативная» составляющая, борьба с буржуазной культурой и ее носителями. Нетрудно проследить быстрое распространение этого знакового агитпроповского текста в очень склонной к обрядовости политической культуре [406].