0a74de5864fed6b5ace813517a19d622

Так чужды были всякой новизне,

что тесные объятия во сне

бесчестили любой психоанализ;

Застегни же зубчатую пасть. Ибо если лежать на столе,

то не все ли равно ошибиться крюком или морем.

Ибо нет одиночества больше, чем память о чуде.

Пестроту июля, зелень весны

осень превращает в черные строки,

и зима читает ее упреки

и зачитывает до белизны.

Мать говорит Христу:

— Ты мой сын или мой

Бог? Ты прибит к кресту.

Как я пойду домой?

Как ступлю на порог,

не узнав, не решив:

ты мой сын или Бог?

То есть мертв или жив?

Он говорит в ответ:

— Мертвый или живой,

разницы, жено, нет.

Сын или Бог, я твой.

Объект любви

не хочет быть объектом любопытства.

Не в том суть жизни, что в ней есть,

но в вере в то, что в ней должно быть.

прячась

друг в друге, мы скрывались от

пространства, положив границей

ему свои лопатки

власти

и — в общем-то — честности хмель

сильней и устойчивей страсти.

Он одинок на собственный манер.

Он изменяет собственному классу.

Быть может, перебарщиваю. Но

использованье класса напрокат

опаснее мужского вероломства.