Василий Кандинский

покинул Россию до того, как полуофициальная советская эстетика повернулась спиной к модернистскому искусству. Он сам выбрал, где он будет жить, и как он будет работать.

Взгляд художника пробился через амальгаму реальности, которая до этого предлагала ему стабильные картины объективного мира. Он увидел секретные ритмы цвета, линии и формы, для которых предметы, природа – всего лишь одна из функций, отмеченных ими. Переход Кандинского от объективного мира в мир чистых форм был определен предшествующими процессами, и его трудно интерпретировать как потерю или приобретение. Это была данность, без которой он никогда бы не стал сам собой.

Скорость, с которой Кандинский совершил переход от открытия в Мурнау до чистой абстракции (период менее двух лет) подтверждает, что он к этому стремился.

Критика часто говорит о «полистилизме» раннего Кандинского, вероятно, не без основания.

Открытость «всем языкам» помогла Кандинскому обогатить себя, не поддаваясь внешнему влиянию.

В истории искусств мало таких драматических и значительных моментов, как приезд Кандинского в открытый им Мурнау. Обычно художник приходит к созданию своего индивидуального стиля или нового направления через несколько этапов. Даже развитие Пикассо было относительно постепенным.

Кандинский, не добившись какого-либо признания, не чувствуя себя профессионалом, вдруг превращается из ученика в мастера. Он был абсолютно прав, когда осознавал причины непонимания русской и немецкой критики: первые учуяли пагубное «влияние Мюнхена», а вторые – «византийское влияние». Будучи чужеродным ко всему, он был способен воспринимать все.

В своем саморазвитии Кандинский прошел через всю историю культуры, соединив ее со своей судьбой. Его искусство не чуралось как наивных сказок и высочайших полетов абстракции, так и декоративной утонченности. Он подошел к своим первым значительным работам с самосознанием полного насыщения, на точке взрыва. Новая русская философия, искусство икон, жанр исторической живописи, модерн, прозрачная сила импрессионизма, понимание силы цвета Матисса и формы Пикассо, и главное - свои собственные постоянные напряженные размышления, подвели его к самореализации.

Летом 1922 г. Кандинский начал преподавание в школе Bauhaus в Веймаре. Вспоминая это время, он писал, что ощущал себя в долгу перед студентами. Возможно, что это стало временем полного самосознания художника, которое шло от чувства, что он находился на нужном месте.

Конечно, постоянные параллели с музыкой, к которым обращался Кандинский, (он был не одинок в этом), демонстрируя, таким образом, сходство выразительных методов, пожалуй, устарели. Музыка всегда выражала себя, не изображая.