Избранное

Работник Министерства культуры с выразительной фамилией Калдобин задал мне уникальный по идиотизму вопрос.
– Григорий Израилевич, – сказал он мне, – вы же русский писатель? Так?! Зачем же вы тогда про греков пишете, а?

– Алло! Зина? Это – Вера! Ты меня хорошо слышишь? Очень?! Я тебя тоже хорошо… Это меня и пугает. Ну, что тут непонятного?! Раз ты хорошо, я – хорошо, так ведь и кто-то другой может хорошо… Понимаешь?

Растолкуй людям, что не бывает трудностей, которые не становились бы удовольствиями, переходя в разряд воспоминаний

Оканчивая школу, я уже твердо решил, что стану писателем. Поэтому поступил в медицинский институт.

Это было особое высшее учебное заведение, где учили не только наукам, но премудростям жизни. Причем делали это по возможности весело. Вспоминаю, например, нашего заведующего кафедрой акушерства профессора Жмакина, который ставил на экзаменах студентам примерно такие задачи:

– Представьте, коллега, вы дежурите в приемном отделении. Привезли женщину. Восемь месяцев беременности. Начались схватки… Воды отошли… Свет погас… Акушерка

Оканчивая школу, я уже твердо решил, что стану писателем. Поэтому поступил в медицинский институт.

– Ему стоит писать дальше? – спросила руководительница литературного кружка, которая и привела меня к поэту.
– Обязательно! – сказал Маршак. – Мальчик поразительно улавливает все штампы нашей пропаганды. Это ему пригодится. Если поумнеет – станет сатириком! – И, вздохнув, добавил: – Впрочем, если станет, то, значит, поумнеет не до конца…

И тут появился я, мальчик весом три кило. И непонятно почему отчаянно стал кричать… Чем вызвал дополнительный взрыв радости у собравшейся в палате публики. Собственно говоря, это было мое первое публичное выступление…

Умеют у нас писатели говорить, про что – сразу и непонятно, но бодрит…

красота, элегантность, остроумие. Но главное не в этом. «Сила наша – в наших слабостях», – говорит шекспировская Катарина из «Укрощения строптивой».

Но на плечах моих удав
Шипит мне в ухо, утешая:
«Не бойся, автор. Горький прав:
Рожденный ползать – не летает…»