Детям за 20

всё, что сильнее не делает – убивает.
Ты и так уже сильный, опаснее не бывает.
Идиот.
Ты почти убил самого себя

а сложная морда
это для выживания

Егору Сергееву

Не хочу взрослеть! Я останусь так: в детстве, но умнее своих лет.
Страшно. Это вроде «нашли рак». Или тихо тычется пистолет.
Вот мое отражение. Да, прыщи. Шмотки типа «умненький неформал». Сколько оправдания ни ищи, знаешь, – этот мир тебя надорвал.

«Вижу, притворяешься до сих пор. И не надоело? Не слышу? Нет?»
Зеркала глядят на меня в упор. Молча и упрямо гляжу в ответ.
От такого взгляда не убежать, не уйти домой, не укрыться пледом.
Не спасают градусы и кровать.
Угол паденья падающим неведом.

Острый, как наточенная фреза, взгляд – сильнее, дольше, чем остальные. Страшно то, что это – мои глаза.
Взрослые. Уверенные. Стальные.

Звон! Осколки брызнули по щеке. Только оцарапали мне лицо.
Я дезинфицирую. Все окей.

Я же не ребенок, в конце концов.

Крылья и правила высоты делают одиночек.

Заходи послезавтра, в восемь.
И с печеньками. Или пледом.
Если долго глядеть на осень,
слушать скрипы, смотреть на просинь,
то проснешься, наверно, летом.

Я тебе почитаю книжку.
Или даже доверю чашку.
Вспоминаю того мальчишку,
он когда-то доверил лишку –
и с тех пор закурил взатяжку.

И с тех пор полюбил рассветы
Одиночество и закаты,
перемотанные кассеты,
и полуночные беседы,
и корсеты, и химикаты,

- и зачем я тебе об этом...
Все равно же не обесточишь.
Все равно я побуду светом,
амулетом, ответом, вето...
Заходи. Послезавтра.
Хочешь?

Прости его. Не думая о прошлом. Да, все избито, глупо и банально,
и сложно, и немного даже пошло. Но, слушай, я не лезу в вашу спальню, я просто говорю – прости. И точка. Держись до истощения
и дрожи, прости ему все то, что знаешь точно, и то, о чем
догадывалась – тоже.

Прости его уходы и отмазки. Как он разбил лицо себе об стену, и все его чудовищные маски: отчаянье, безмолвие, измена, молчание, немое огорченье, сомнение, презрение и кома.
Прости ему ужимки эти щеньи. Он просто не умеет по-другому.

Прости ее. Она терпела долго. Она терпела, сколько было мочи, пока не поняла, что мало толку пытаться быть такой, как ты захочешь. Прости ее истерики под душем, и как потом лежали
в этом душе – она хотела, чтобы было лучше, а вышло неумелое «не хуже».

Прости ее задумчивые фразы, прости ее давление на нервы. Пока тобою управляет разум, ты ни за что не извинишься первый. Так ну его к чертям! Скажи... Ну, крикни, иди и напечатай
сообщение, хоть раз, как будто вы – герои книги.

Прощение.

Прощение.

Прощенье.

Писатель С. Родионов придумал формулу из последней строчки.

И вообще был хороший человек.

***

Подоконники и подъезды,
Крыши, лестницы, кабаки.
Эти уличные оркестры,
обязательные протесты
И вечерние мотыльки.
Все, пора?
Ну давай, беги.

А зрачок – он такой предатель,
это черный большой кружок.
Просто так уж решил создатель,
Или, может, его издатель,

что Любовь – это «Мне хорошо,
потому что тебе хорошо».

Я сижу. Эскалатор едет.
Я иду, а людей несет.
Я пишу о далеком Лете.
Я пишу, что оно ответит,
и, конечно же, не спасет.

Люди носятся толпами между клубами пыли,
И живут. Немного. Но все-таки и немало.
А она – калачиком, словно ее убили,
И сложили, чтобы места не занимала.
И сидит, сидит, под себя поджимая ноги,
Грея руки о чашку, тупо глядя на небо,
Будто ждет, – ее испытанные предлоги
Дальше жить – они не потребуются.
Не требуй.

На руке кольцо – игрушечная дешевка.
Пятый месяц, и днем и ночью, и не снимая.
На ногтях узоры цвета ночного шелка,
и они кривые. А на щеке прямая
от слез дорожка. На ней голубая краска
от дешевой туши. Глаза никакого цвета.
И вообще она не девушка, а раскраска,
и сама, как никогда,
понимает это.

И сама сидит. И самее ее на свете
Никого.
Но все пойдет по второму кругу,
если он

Художник

«...Oh, I believe in yesterday».

Ты – как последний чайный пакетик.
первая нота из пачки нот.
«я не люблю тебя» без патетики,
тихо записанное в блокнот.

звездочка. кошка. мое призвание,
ветер, вращающий флюгера,
песня битлов. и ее название
«завтра».

а, может, еще «вчера».

новое слово, новая строчка,
новая буква. первая точка,
первая капелька, первый раз,
первое Мы.

.
.
.

больше нету «Нас».