Техник, хлопотавший у моего самолета, сказал мне, что насчитал в нем восемнадцать пробоин…
Иван Иванович был прав, предсказывая трудный, напряженный день. Мы совершили по девять боевых вылетов.
К вечеру я еле таскал ноги. Вернувшись из последнего полета, долго собирался с силами, чтобы отстегнуть парашют и вылезть из кабины. Отодвинув фонарь, я сидел с закрытыми глазами и жадно вдыхал вечерний воздух. Кругом было тихо.
На крыло поднялся мой техник Иван Лавриненко.
– Не ранены, товарищ командир?
Я пожаловался на великую усталость. Иван Лавриненко, успокаиваясь, скупо буркнул:
– Так денек-то был!
И привычно захлопотал вокруг машины. С трудом стянул я шлемофон и поплелся в землянку. Желание было одно – лечь и закрыть глаза. Интересно, долго ли мы выдержим такое напряжение? Ведь человек не машина… И тотчас же вспомнился Попов. Он непременно сказал бы: «Человек не машина. Он сильнее машины».