Вестники времен 6. Время вестников

что тебе сейчас не живется, сын мой? Богат, сыт-пьян, знаменит, шатер царский, женщина при тебе дивных статей… Жить бы да не тужить, другим на зависть, себе на удовольствие. Там, где «обратно», ведь ничего этого не будет. А?
Казаков притворно вздохнул, театрально шмыгнул носом, заговорил, глядя на отца Колумбана с нахальством беспризорного пацана, просящего целковик вместо копейки:
– Так ведь безблагодатное оно, богатство сие. Не трудом досталось, а единственно попустительством диавольским. Опять же, праздности, похоти и корысти способствует весьма. И Интернета хрен сыщешь, а я без него не могу.
– Вот ведь звонарь беспутный, прости Господи, – неодобрительно покачал головой отец Колумбан. – Поди, язык твой на то посередине привешен, чтоб на две стороны трепать. Но, между прочим, хоть ты и ёрничаешь от стеснительности, а говоришь притом чистую правду. Ладно… Давно ты об этом просил. Будь по твоему.
– Это когда «давно»? – оторопел Казаков.
– А в прошлом годе еще. В Лимассоле дело было, – охотно пояснил призрак святого отшельника и вдруг отмочил штуку – сказал казаковским голосом на чистейшем русском языке: «Вернул бы он меня домой, так моя бы благодарность была ваще безгранична…» Серж только глаза выпучил.

А Серж неожиданно расхохотался, до слез и икоты, нелепо помавая в воздухе руками и выталкивая непонятные русские слова. Отсмеявшись, он наконец заговорил более-менее внятно, хотя и смешав от волнения в одну чудовищную кучу русскую, английскую и норманнскую речь:
– Обидно, да?! Мы-то себя считали пупом земли, а тут говорят – не, ребята, какие вы пупки, вы просто задницы! А знаешь что, Гунтер? Вот лично мне ни капли не обидно! Нормальная же операция прикрытия, ты-то, как военный человек, должен понимать! Главное – вставили хар-рошую спицу этому… фокуснику… Ведь вставили, а?
– Еще как, – подтвердил отец Колумбан, улыбаясь в густые усы.

– Ох и тяжко ты страдаешь, человече, – прогудела тень. – Может ли смиренный раб Божий облегчить твои страдания?
– Можешь, – собрав все силы, прохрипел Казаков. – Там… в котомке… пистолет… Пристрели…
Неведомый собеседник аж поперхнулся от возмущения.
– Да ты… чего просишь?!
– Милосердия прошу, – выдохнул Казаков. – Больно ж как, ах зараза…
– Я те дам милосердие, – раздраженно бормотал голос. Отчего-то в воспаленном мозгу Казакова возник отчетливый образ – пожилой хирург перед операцией тщательно моет руки, осматривает сверкающие ряды инструментов… – Я тебе такое милосердие покажу… Больно – терпи, на то и мужик! И не зараза, а infectia gangraina, «антонов огонь», просторечно выражаясь… Раненого добить, ты посмотри на него… Что я тебе – наемник какой аль мавр некрещеный? Не-ет, я тебе святой отшельник отец Колумбан… Милосердие ему… Вот тебе мое милосердие!..