Луковица памяти

Личные впечатления об исторической эпохе, хотя под конец уже не такие интересные

Память любит хранить старье... (цэ)

Впечатления, скажем так, неоднозначные. Вообще, Грасс уж слишком-слишком повторяется, просто до утомительности. Если таково вообще свойство его прозы, то, похоже, мы с ним не сойдемся. В таких специфических делах, как авторский стиль, или возникает магия с книгами или нет. Здесь у нас не срослось.

Еще весьма поразило, как он пишет о коллективной ответственности немецкой нации за нацизм и ставит в строй себя - школьника (ребенка), жившего под крылом у родителей. Вы бы еще граждане немцы записали в виноватые младенцев в обоссаных пеленках, ага. Вот, как только человек взял оружие в руки или стал совершеннолетним, тогда да. Тогда наступает ответственность.

Ну, про то, что он не сделал ни одного выстрела во врага, я поверю так же, как лично он не поверил в истязания и смерти узников в немецких концлагерях, когда американцы показывали ему и сотоварищам фотографии с мест преступлений. И если потом он таки признал неприглядную правду, то я со своей стороны, пожалуй, останусь на прежней позиции. Так не бывает, герр грасс. Ходить с ружьишком по полям, по лесам, посреди нашенского наступления и ни разу, вот ни разу не бабахнуть пулькой. То есть из заржавевшего дула пророс сочный и полезный сельдерей, расцвел, заколосился и благоухал аж до самого рейхстага с нотками песни "All you need is love".

С пленом грассу повезло попасть к американцам. Им там, конечно, устроили диету, но все равно несравнимую с измором бухенвальда и прочих концлагерей. Однако, что такое голод он запомнил навсегда. И работали ребята не на износ, а опосля трудового дня ходили в кружки по интересам и развивались. Именно тогда грасс запомнил множество рецептов от одного шеф-повара (тот еще мазохизм, знаете ли) и в дальнейшем баловался на досуге на кухне.

До передела мира после поражения германии семья грассов проживала на нынешней территории польши. И когда пришли иваны (так он называет наших солдат), то его мать и сестра были изнасилованы. Тут любовь к повторам грассу опять не изменила. Упомянуто об этом прискорбном факте неоднократно. Это, конечно, ужасно. То, что женщины и дети расплачиваются за ошибки и поражения своих политиков, солдат, мужчин. Только я читала и думала, а поинтересовался ли ты - сын и брат, что творили ваши солдаты с женщинами и детьми в странах, куда вы приперлись, когда вас ни разу не звали? Нет, об этом в мемуарах не написано, то есть получается, что своя рубашка ближе к телу. И вот как-то совершенно похожие чувства возникли и у меня, когда я читала его повторы о насилии. Мне почему-то неизменно вспоминались бесчинства немецких захватчиков над женами, сестрами и дочерьми иванов.

А, вообще, любым насильникам от меня анафема, невзирая на их расу, национальность, пол, политические воззрения и прочие причиндалы.

Конечно же, грасс пишет о творческой кухне. В детстве он очень много читал, мечтал стать скульптором или художником. Впоследствии даже учился на скульптора и даже что-то продал из созданного. Но все-таки стал писать. И ой, до чего все по блату, то есть проникновение в профессиональную нишу произошло через творческие сообщества и знакомства, впрочем, как и везде. И будучи писателем-реалистом брал сюжеты и персонажей не из головы, а из жизни. В ход пошло всё и все, начиная с детства.
И творчество оказалось важнее личной жизни, хотя женщин он очень даже любил. Жены, любовницы, дети... Везде успевал. Однако, самые проникновенные оды в книге посвящены друзьям...

"Он был заранее угрюм, когда заходил в закрытое помещение, например, в мастерскую, полную учеников. Мягкие поредевшие волосы. Покрасневшие глаза, ибо ветер дул ему в лицо навстречу во все времена. Нежный рисунок рта и крыльев носа. Целомудренный, как его графика..."

... и любимым печатным машинкам определенной марки. И чего-то я ни разу не удивляюсь.

"Практически всегда я хранил ей верность. Я не мог и не хотел расставаться с ней. Привержен ей и до сих пор. Она всегда знала обо мне больше, чем я сам желал бы знать о себе. Она занимает место на одной из моих конторок, ожидая меня всеми своими клавишами.
Признаюсь, временами я пробовал и другие модели - как говорится, ходил на сторону, - однако всегда побеждала привязанность к ней, на что она отвечала взаимностью даже тогда, когда такие пишущие машинки исчезли из продажи."

В целом же, грасс смотрел на мир не однобоко и не боялся высказывать непопулярное мнение и оставаться в меньшинстве. Как в случае с разграблением материального добра на территории бывшей гдр. Признание, пусть даже спустя много лет, своей службы в сс - тоже смелость. Но при этом он старался сохранить чувство собственного достоинства, не уничижаться. Удалось ему это или нет - все-таки под вопросом. Ибо трудно не впасть в ту или иную крайность, трудно. Но хотя бы попытался.

Самый трогательный момент, это его воспоминания о погибших в первую мировую войну трех дядях - братьях матери; о том, как с ними погибли все их мечты. Один мечтал стать художником - грасс рисовал и ваял, другой собирался стать поваром - грасс обожал колдовать на кухне, третий собирался податься в поэты и даже успел напечататься - его мечту грасс более чем воплотил своей жизнью, издав под его именем несколько рассказов.
И, черт возьми, это такая трогательная сентиментальность. Не только в немецком, но и в русском духе.