Кроваво-красная машинка

от того, как вы понимаете слово «загадочный», — ответил я Катрин. — Не все люди скрывают лица под шляпками с вуалеткой и черными очками, не прячутся, прижимаясь к стенам, и не меняют личность, словно рубашку. Однако у каждого найдутся озадачивающие черточки, определенные провалы в том, что касается прошлого, и иррациональные реакции. Мы представляем загадку для самих себя.
— Уф-ф, ну только не я, — упрямилась Катрин.
Моя бывшая студентка владела искусством выводить меня из себя.
— А вы знаете, Катрин, почему всегда носите брюки?
Она покосилась на своего брата.
— Потому что всегда хотела быть его близнецом, а не близняшкой.
— Тогда напрашивается следующий вопрос. Почему вы хотели быть братом-близнецом Фредерика, а не сестрой?
Фредерик поспешил сестре на помощь:
— Наша мать всегда говорила, что хотела бы мальчиков.
Я склонился в шутливом поклоне.
— Прекрасно. В таком случае именно вашей матери следовало бы задать парочку вопросов…
Уже несколько минут в воздухе витала враждебность. Вместо того чтобы перевести разговор на другую тему, я всем назло гн

Безумцы, нищие духом и дети видят нечто такое, чего не видим мы.

Опасно видеть то, чего не могут заметить другие.

Этруски умерли. Мята тоже. Живой была Катрин, что верно, то верно. Но ее вес на чаше весов был невелик. Быть живым еще ничего не значит.

задыхаясь от ужаса, словно только что увидел Эриний — дочерей Тьмы, богинь отмщения.

Никто даже представить не может, сколько таких неслышных стуков и вздохов скрывает ночь, она одушевленнее дня для того, кто не спит. В моей спаленке рождались призраки. Мимо проплывали существа, которые утром оказывались лишь занавесками, одеждой или стопками книг.

Она шила крестильные рубашки, он — кроил саваны.

Безумцы, нищие духом и дети видят нечто такое, чего не видим мы.

Ах, будь я обвязана ленточками и лежи под крышкой саркофага — уверена, вы обращались бы ко мне «милая». Но увы — я много болтаю, хожу в брюках и ем свои губы. Я живая!

Тут я впервые в жизни понял, как же тяжко бывает видеть, слышать, воображать то, чего не видит, не слышит, не воображает никто другой.