Цветаева без глянца

Она любила только серебро; золото – золотой телец, говорила она презрительно, для сытых, благополучных и самодовольных.
– А цвет солнца, воплощенный в золоте, а царица Савская?.. Ведь она в золотых браслетах…
– Востоку пристало, не нам. Мы – серебро

Говорим о романтической поэзии, о Гёте, мадам де Сталь, Гельдерлине, Новалисе и Беттине фон Арним. Я слушаю и не знаю, чему больше дивиться: той ли чисто женской интимности, с которой Цветаева, как среди современников, живет среди этих близких ей по духу теней, или ее совершенно исключительному уму: его афористической крылатости, его стальной, мужской мускулистости.

Книги мне дали больше, чем люди. Воспоминание о человеке всегда бледнеет перед воспоминанием о книге, – я не говорю о детских воспоминаниях, нет, только о взрослых!

Все люди берегли мои стихи, никто – мою душу. (1932 г.)

Она любила только серебро; золото – золотой телец, говорила она презрительно, для сытых, благополучных и самодовольных.

Она лежала на песке, опершись на локоть, и, прищурившись, смотрела на море – глаза у нее были того же цвета, что океанские волны, – серо-зелено-голубые и такие же диковато-загадочные и своенравные

И пользовалась им (собой) на полноту: радовалась и страдала, томилась и ликовала, рыдала и пела, любила, негодовала — жила. И всех звала с собой — жить:
«Мое завещание детям:
— «Господа! Живите с большой буквы!»

Проста моя осанка,
Нищ мой домашний кров.
Ведь я островитянка
С далеких островов!

Живу — никто не нужен!
Взошел — ночей не сплю.
Согреть чужому ужин —
Жилье свое спалю.

Взглянул — так и знакомый.
Взошел — так и живи.
Просты наши законы:
Написаны в крови.

Вскрыла жилы: неостановимо,
Невосстановимо хлещет жизнь.

И была в конце фраза: «Только бы не оборвалась веревка! А то не довеситься – гадость, правда?» [16; 178]