Я Пилигрим

кодами. Наклонившись, я поднес пару штук к свету: пакеты с зеленой отметкой содержали кокаин, с черной — крэк, с голубой, как я полагал, — метамфетамин. Маркировка

Не стану отрицать: это чувство росло во мне не один день. Я не верю в предопределенность или в судьбу, но вскоре после того, как я вышел от Бэттлбо и направился домой по темным улицам Манхэттена, у меня вдруг возникло ощущение, что мне предстоит испытать на себе действие какой-то стихийной силы

Старый автобус, фыркая и извергая клубы дыма, полз сквозь темноту по сирийской трассе № 1, где велись капитальные ремонтные работы. Остановиться пришлось только раз — на фаджр, утреннюю молитву.

На границе

Я повернул в коридор и, когда мои

Девятнадцать слов — ну кто бы мог подумать! Сидя в тот памятный вечер в «Плаза Атени», я, ничего пока не признавая и не отрицая, спросил у Брэдли, почему он решил, что

Первую неделю все висело на волоске, было неясно, выживет ли он вообще. Жена буквально переселилась жить в больницу. Кое-как врачам с ее

И вот десять лет спустя после того, как Сарацин принял судьбоносное решение, я стоял очень далеко, чуть ли не за полмира от того места, где это случилось, на парижском тротуаре

Когда пришла весна и начали таять снега, Сарацин отправился в долгое путешествие через Афганистан. Он шел проселочными дорогами и видел повсюду следы войны: разрушенные города, заброшен­ные поля, трупы в придорожных канавах

ограждения и спросил у муэдзина имя и профессию казненного. Тот обернулся и, прикрывая лицо от песка, прокричал что-то в ответ. Ветер унес звук его голоса, единственным словом, которое расслышал мальчик, было «зоолог».

Изъятый позже материал, отснятый камерами наблюдения, показал, что муэдзин

этот человек практически никогда не улыбается.

— Бен Брэдли, — сказал он тихо. — Лейтенант убойного отдела, полицейское управление Нью-Йорка. В н