Тяжесть и благодать

Но, имея дело с тем или иным определенным человеческим существом, мы никогда не знаем точно, в каком состоянии находится его
«Я»: полностью оно мертво или же просто безжизненно поникло. Если оно не полностью мертво, любовь, словно укол, может его оживить, но лишь совершенно чистая любовь, без примеси снисходительности, потому что даже малейший оттенок презрения подтолкнет его к смерти.
Когда «Я» ранено извне, сначала оно проходит стадию сопротивления — самого ожесточенного, самого горького, — как отбивающийся зверь. Но когда «Я» наполовину мертво, оно уже хочет, чтобы все закончилось, и отдается на волю потока, влекущего к исчезновению. Если в этот момент его разбудит прикосновение любви, это причинит невыносимую боль, вызывающую гнев, а подчас и ненависть к тому, кто стал причиной этой боли. Отсюда у падших эти как будто бы необъяснимые реакции мести благодетелю.
Бывает также, что любовь благодетеля недостаточно чиста. Тогда разбуженное любовью «Я» тотчас же получает новую рану, укол презрения, и тогда вспыхивает горчайшая из ненавистей — законная.
Того же, чье «Я» совершенно мертво, напротив, уже не стесняют никакие проявления любви. Он позволяет себя любить, так же как собаки или кошки, получающие пищу, тепло и ласку, и, как они, он жаждет получить их как можно больше. В зависимости от случая он либо привязывается, как собака, либо, как кошка, равнодушно позволяет себя любить. Без малейшего укора совести он выпивает всю энергию того, кто заботится о нем.
К несчастью, совершая дела милосердия, мы рискуем, что по большей части их объектами станут люди, лишенные совести, или те, чье «Я» убито.

Бывает, что мы ожидаем какого-то удовольствия, и вот оно наступает, — а мы разочарованы. Причина в том, что мы ожидали будущего. Но как только оно наступило, оно уже стало настоящим. Нужно, чтобы будущее наступило, не переставая быть будущим. Абсурд, исцеляет от которого лишь вечность.

Каждый раз, когда мы говорим: «Да будет воля Твоя» — представлять себе в совокупности все возможные несчастья.

Если и может возникнуть желание быть понятым, то не для себя, а для другого, чтобы существовать для него.

Я желаю, я молю о том, чтобы мое несовершенство было явлено моим глазам полностью, — по крайней мере, насколько взгляд человеческой мысли на это способен. Не для того, чтобы оно исцелилось, но, даже если оно не должно исцелиться, для того, чтобы мне пребывать в истине.

Почему, стоит человеку показать, что он немного или сильно нуждается в другом, этот другой отдаляется? Тяжесть.

Связь между прогрессом и низким уровнем развития общества (поскольку то, что может продолжить следующее поколение, с того момента, на котором остановилось предыдущее, неизбежно оказывается чем-то внешним) — пример родства между силой и низостью.

Ведь эсхатологическая пропаганда делает вполне объяснимыми гонения первых веков.

Красота соблазняет плоть, чтобы добиться позволения проникнуть в душу.

Красота — гармоничное сочетание случая и блага. Красота — это такая необходимость, которая, хо-тя и управляется своим собственным законом, и только им, подчиняется благу.