Сигналы

Много всего в нынешней тайге, да и во всегдашней; треть российской территории вообще не заселена — леса, снега, тундры, полтора человека на сотню квадратных километров; кто же знает, что там есть? Там наверняка есть подземные города, подводные царства, Шамбала, а где-то даже справедливое мироустройство, а сколько беглецов от ужасного мира живет там, где их никогда не найдет никакая поисковая группа? Да и надо ли кому-то кого-то искать? Оттого и разбежалась Россия так широко, пока не уперлась в океаны, что бежала подальше от щупальцев, которые могут везде нащупать; оттого-то и не спешит она осваивать свою территорию, что надо же где-то прятаться. Жестокость законов уравновешена не тем, что они дурно исполняются, а тем, что всегда можно куда-то деться.

Вот я и говорю — раз законов нет, вы равны

Ни один завод, ни один человек не производит продукцию как таковую. Вся промышленность в конечном итоге производит говно и глину. Часть немедленно превращается в говно, а часть впоследствии — в глину.

Вы думаете, что пчелы существуют для меда, а мед, в сущности, побочный продукт их деятельности. И они крайне бы удивились, узнав, что человек их разводит только для этого.

Имейте в виду, собственность на человека — это особенный опыт. Кто не испытал, тот не поймет. Это как секс — бесполезно объяснять в теории.

Дело человека — восставать, только пусть знает меру. Восставать — полезная вещь, кто же против. Только в этом и выковывается что-то… Но заметьте: человек всю жизнь восстает и ничего не меняет. Возвращается в русло. Да — обогащенным, да — осмелевшим, но в русло. Взлететь и даже полетать — можно, но в воздухе жить нельзя. И этот ваш самолет, упал он или нет, он тому порукой.

Мы присутствуем с вами при конце великой химеры. Американский кризис это показал ясней некуда. Просвещение кончилось, права — фикция. Я не говорю, что можно убивать, забудьте всю эту раскольниковскую муть. Просто мысль недодумана. Есть собственники, и есть собственность. Вы же знаете — один родится, чтобы делать деньги, а другой треснет и не сделает. Такой же талант, как стихи. Я тресну, а двух строк не свяжу. Есть эффективные собственники, и человек — такая же собственность. Я посмотрю еще, что из них сделаю. У меня, между прочим, не все активы работают. Прикупить, скажем, обанкротившийся молокозавод и ждать, нужно будет молоко или еще что. Так и тут — не надо думать, что все какие-то особенные. Они могут на разное пригодиться. Может быть, когда-то один район пойдет на другой, и у меня будет армия. Это не так невероятно, как вы думаете. Вы просто не знаете. А в Москве, думаете, не начали уже… так же? Он покупает себе сотню гастарбайтеров, отбирает у них паспорта, все они теперь никуда не денутся. Потом они ему строят дом или дорогу. А может он и другое сделать, и они тоже пойдут. Вы можете триста лет врать про любое равенство, и все равно будут крепостники и крепостные, и это высшая организация общества. Россия всех своих успехов добилась только на этом — потом ничего подобного уже не было. Что, колхоз — не крепостное право? Где платили трудоднями и никто никуда выехать не мог? То же самое, только без Юрьева дня. У нас будет Юрьев день. Я допускаю, вполне допускаю, что мои захотят уйти к более эффективному собственнику. И милости прошу. А кто-то уйдет ко мне, если у меня кормят лучше. Все-таки у меня театр, будет веселей.

— Это потому, что люди лишними не бывают.

— Мне кажется, в России все так или иначе лишние…

встреча с незнакомцем отличается от встречи с родственником только тем, что родственник при встрече иногда выставляет соленья!

в России очень много всего пропадает, почти все навеки, а если и обнаруживается, то по чистой случайности.