Банкомать

Она отвечала — просто я всех знаю. Это переводилось как — просто я всех люблю.

Я помню, десять лет назад на вечеринках (на тех двух, что я была), а также в офисах, в транспорте люди опыляли своими понтами других, показывали взаимопрезрение, обозначали свою значимость. Так стало немодно. Люди почеловечили.

Деньги — это иммиграция. Когда не платишь или платишь недостаточно, то ты в пункте, в Москве, где угодно в России. Когда платишь очень много, то оказываешься в другой стране, на другой, хорошей планете.

Плохо и удивительно. Я не пускала с собой в одно пространство никаких людей, никогда не приглашала гостей, даже хозяин моей-немоей квартиры не проходил никогда дальше коридора, а тут другой человек проник со мной в одно пространство хитрым образом — пролез ко мне через мое же тело. Счастье мое умерло.

Курьеров я просила оставлять еду у двери. Мне казалось, что если я близко окажусь офлайн с человеком, то мое счастье пропадет.

Как я понимаю, смысл жизни любого человека вне зависимости от гендера — дорабствоваться до того, чтобы избежать повторения своего детства.

От витаминного салата пахло несвежим. Я сказала об этом брату, он ответил, что я зажралась в своей Москве, как и все, кто тут живет, восседает в теплых офисах, ноет, смеет уставать, считает, что пятьдесят тысяч — маленькая зарплата.

Я забыла на двадцать секунд, что это мой брат, а поверила, что еду с обычным разочарованным в жизни русским таксистом за тридцать, подрабатывающим через яндекс-приложение: в Москве, пункте, где угодно. Брат тогда уже занимался извозом, и вот я тоже перестала быть его сестрой, а сделалась пассажиркой, которой он выражал свое-чужое-универсальное-мужское-видение-мира, перестал быть моим отдельным человеком, а слился с социологической категорией, общностью.

Кнопка джинсов свирепо ковыряла живот, но расстегнуть их не хватало сил.

Она — радость моя и многих других — никогда не говорила никому, что шутка глупая.