Мародер. Книга 2. Каратель

«Врачи без границ»

Реке безразлично, вылечил ты человека или убил. Важно лишь, как ты это сделал, с сердцем или нет.

Но ни один из них не променял бы эту боль ни на что в целом свете, ведь рассчитаться сполна – величайшее из удовлетворений, доступных в нашем мире человеку. Рядом с ним не стояли не то что какие-то там богатства и удовольствия; рядом с местью бледно и дешево выглядит даже власть, и даже сама жизнь.

Так бывает всегда – когда люди обнаруживают войну, они быстро избавляются от лишнего.

Как мы забыли, что это НАША Страна, а не всей этой московской-америкосовской шоблы… Ахмета едва не порвало на части от брезгливой ненависти к себе тогдашнему. Каким только дерьмом не морочил себе голову, страшно вспомнить… Машины какие-то, деньги, понты корявые… Главное, как это называлось – «Хочу жить по человечески». Не, сука, надо же! Хотя че, вон, некоторые и в жопу долбятся, а людьми себя назвать язык поворачивается. Тьфу, сука, грязь, грязь дешевая, поганая безмозглая помойня! Ничего человеческого не было, ни одной мысли, ни одного поступка, ничего… Трусость и тупость.

Значит, человеческое может уйти и при такой жизни, покинув человека не спокойно глядящим в лицо течению Реки, а ввергая его в окончательную слепоту, оставив лишь желание срать и жрать. И убивать других, чтоб на одного приходилось жратвы, как на сотню. Даже на тысячу. Вот почему у них нет человеческого – оно мешало бы им так жить, и кто-то очень сильный забрал его у них, превратив в ходячее мясо, без шанса сделать из своей жизни что-то другое

Эйе не хотели их, их человеческое уже принадлежало кому-то, догадался Ахмет. Вот оно, значит, как

Когда человеку дают украсть, то остановиться он не может, будет воровать всегда. Он другим стает, гнилухой. И гнилье в нем растет, остановиться не может оно, пока весь человек в оконцове не станет крысой. Самая жопа в том, что человек не замечает, понял? Он всегда думает – а ху ли, я парень нормальный же, ну, скрысил деху – с кем не бывает? Раз не пидарас типа. А потом – раз да еще раз, и все, видит в один момент: ептыть, а ведь я – крыса! Бля! И раз, думает такой, уже в курсах, что он крыса – ну и ху ли? Че мне теперь, пойти да вздернуться? Ни хуя! Буду жить дальше. Хрен с ним, буду жить крысой. Раз уж так вышло. Это значит – все, Сереж, пиздец. Нет больше человека, а есть только крыса. Полная и окончательная. А крыса уже и думает по другому, не по-людски. Она будет думать, как тебя замочить – по-бабски, в подлую – и скрысить вообще все.

– Хе, «на ножи»… Понимаешь, у крыс какой ход? Есть крысы, такие норма-а-альные, жи-ы-ырные; и те, кто хочет ими стать. Вот у хозяек так все устроено, по-крысячьи. Человеком у них быть нельзя, тебя толпа порвет, в тюрьму ли, в дурку ли закроет; найдут способ. Хуже всего, что даже не порвет, а не даст жить, и все. Засрут голову с малолетства, и куда денешься… Вот и нам засрали. Потихоньку, не сразу. А потом все больше и больше, все больше и больше… Мы тогда как дурные ходили, крысы головы поднять не давали. То кризис, то хуизис… Причем, знаешь, Сереж, никто, главное, никого не резал, не прессовал. Никто даже не заставлял никого ниче делать. Не хочешь по-крысячьи жить? И не надо, дорогой! Никто не заставляет! Иди и сдохни с голоду, твое дело. А если жрать хочешь – будь добр, пищи как крыса. Никого не волнует – на самом ты деле пищишь или только притворяешься, главное, чтоб пищал… А потом хозяйки пришли. Не сами, сами никогда б не смогли, в крови б захлебнулись. Их наши крысы притащили, Страну дожрать, да последних людей в свою масть опустить… Ладно.

– Сереж, вот ты говоришь, «че с тобой». Со мной простая вещь – я обосрался по полной. Сейчас я вспомнил, как я обосрался, и мне хуево, очень хуево. Я чувствую себя овцой. Вот ты не помнишь, а мы все жили в огромной Стране, сильной и богатой. И мы проебали ее, как последние позорные бараны. Знаешь, где мы лоханулись? Мы согласились терпеть рядом крыс. Когда хавки много и никто не прессует, человек становится тупой и ленивый, он перестает понимать, где живет и почему еще жив. Он забывает, что крыса рядом – это смерть, и спокойно ходит рядом с крысами и сам стает крысой.