Освенцим. Нацисты и «окончательное решение еврейского вопроса»

С наступлением 1990-х словно прорвало плотину, и на волю хлынули долго подавляемые воспоминания и мнения. В Прибалтике мне доводилось слышать признания в том, что люди приветствовали нацистов как освободителей; в диких степях Калмыкии я из первых рук узнал об организованных Сталиным карательных депортациях целых народов; в Сибири я встречался с ветеранами, попадавшими в тюрьму дважды: один раз — по приказу Гитлера, второй — по приказу Сталина; а в деревеньке возле Минска я познакомился с женщиной, оказавшейся в самой гуще страшнейшей в современной истории партизанской войны — немного подумав, она сказала мне, что красноармейцы-партизаны были хуже нацистов.

Чему эти люди, которые выжили в лагерях смерти, научили меня (и, если быть честным, так же как и преступники), так это тому, что человеческое поведение — очень тонкая штука, совершенно непредсказуемая и зачастую зависит от ситуации.

Датс­кая куль­тура отли­ча­лась силь­ной и расп­рост­ра­нен­ной верой в незы­б­ле­мость прав чело­века, что спо­собст­во­вало бла­го­род­ному пове­де­нию боль­шинства жите­лей.

В один из момен­тов отк­ро­вен­ности Адольф Эйх­ман как-то заме­тил, что от одного соз­на­ния, что он участ­во­вал в убийстве мил­ли­о­нов евреев, он испы­ты­вает такое удов­лет­во­ре­ние, что готов «со сме­хом пры­г­нуть в собст­вен­ную моги­лу». То же самое можно ска­зать и о Гансе Фридрихе.

Йозеф Фельдер, член Рейхстага от Социал-демократической партии, один из первых узников Дахау, вспоминает, как однажды, когда он был особенно подавлен, надзиратель взял веревку и стал ему показывать, как надо завязывать петлю, чтобы повеситься

Новая квартира была почти такой же по размеру, как и предыдущая, но на протяжении последующих лет они были вынуждены переезжать во все меньшие и меньшие квартиры, пока не очутились всей семьей в однокомнатной «меблирашке». Кажется, мы все тогда смирились с этим, – говорит Люсиль. – Таков был тогда закон, таковы были правила, и вы ничего не могли с этим поделать».

Никто не был застра­хо­ван от стука в дверь среди ночи. И не важно, как сильно вы ста­ра­лись при­спо­со­биться, не важно, сколько лозун­гов вы вык­ри­ки­вали: злоба Ста­лина была столь велика, что ника­кие ваши пос­тупки, или слова, или мысли не могли спасти вас, если луч про­жек­тора падал на вас. Но в наци­стс­кой Гер­ма­нии, если только вы не вхо­дили в кон­к­рет­ную группу риска: евреев, ком­му­нис­тов, цыган, гомо­сек­су­а­лис­тов, «туне­яд­цев» или, в общем, любую дру­гую, нахо­дя­щу­юся в оппо­зи­ции к режи­му, — вы могли жить в срав­ни­тель­ном спо­койст­вии, не испы­ты­вая осо­бого страха. Несмотря на нау­ч­ные работы пос­лед­них лет, в кото­рых спра­вед­ливо под­чер­ки­ва­ется, как сильно зави­села работа гес­тапо от доно­сов обы­ч­ных граж­дан3, глав­ная правда все равно оста­ется преж­ней: боль­шинство жите­лей Гер­ма­нии, с боль­шой долей веро­ят­ности — вплоть до того момента, когда фаши­сты стали про­и­г­ры­вать вой­ну, — чувст­во­вали себя в такой без­о­пас­ности и были так счаст­ливы, что, если бы в то время про­вели чес­т­ные и сво­бо­д­ные выборы, Гит­лер снова одер­жал бы на них победу. Для срав­не­ния: в Советс­ком Союзе даже бли­жай­шие, самые пре­дан­ные сорат­ники Ста­лина никогда не могли спать спокойно.

В этот весенний день он прибыл для исполнения обязанностей в небольшой городок, где всего восемь месяцев назад еще была юго-западная Польша, а теперь – немецкая Верхняя Силезия. По-польски городок назывался Освенцим, по-немецки – Аушвиц.

чело­ве­чес­кое пове­де­ние — очень тон­кая штука, совер­шенно непредс­ка­зу­е­мая и зачас­тую зави­сит от ситу­а­ции.

Несмотря на нау­ч­ные работы пос­лед­них лет, в кото­рых спра­вед­ливо под­чер­ки­ва­ется, как сильно зави­села работа гес­тапо от доно­сов обы­ч­ных граж­дан3, глав­ная правда все равно оста­ется преж­ней: боль­шинство жите­лей Гер­ма­нии, с боль­шой долей веро­ят­ности — вплоть до того момента, когда фаши­сты стали про­и­г­ры­вать вой­ну, — чувст­во­вали себя в такой без­о­пас­ности и были так счаст­ливы, что, если бы в то время про­вели чес­т­ные и сво­бо­д­ные выборы, Гит­лер снова одер­жал бы на них победу.