Ницше окончательно экспатриирован, окончательно поселяется только в самом себе, философ вне закона, блаженный изгнанник, бездомный скиталец, навеки отреченный от всякой "ответственности", от всякого "патриотического ущемления". С этих пор для него нет иной перспективы, кроме перспективы птичьего полета, точки зрения "честного европейца", представителя "наднационального и кочующего племени", неизбежный приход которого он предчувствует атмосферически и среди которого он укореняется - в потустороннем, в грядущем царстве. Не там, где он родился - рождение - это прошлое, "история", - а там, где он зачинает, где он сам рождает, - вот где для Ницше духовная отчизна: "Ubi pater sum, ibi patria" "Там, где я отец, там мое отечество", а не там, где он зачат. В этом неоценимый, неотъемлемый дар Юга Ницше: отныне весь мир становится для него равно чужбиной и отчизной;