Свидание (переводчик неизвестен)

разве мы не знаем, что в такую минуту человеческий глаз, подобно разбитому зеркалу, размножает образы горести и усматривает во многих отдаленных местах причину настоящего бедствия?

Мечты были занятием моей жизни.

Никогда человеческое искусство не передавало лучше сверхъестественную красоту.

Никогда, никогда, никогда – так говорит море с прибрежным песком – дерево, разбитое громом, не зацветет опять никогда! Никогда, раненый орел не полетит!

«Non ha l’ottimo artista alcun concetto
Che un marmo solo in e no circonscriva.»[2]

существует другой мир, кроме того, в котором мы живем, другие мысли, кроме тех, какие наполняют толпу, другие мечты, кроме грёз софистов.

Мечты были занятием моей жизни.

Целомудренность ионийского искусства оскорблена допотопными украшениями, а египетские сфинксы покоятся на золотом ковре. Однако только робкие умы могут видеть разладицу в подобных сближениях. Местные условия и в особенности так называемое единство – это привидения, пугающие человека и удаляющие его от созерцания великолепного. Было время, когда я сам подчинялся влиянию этих условий, но это безумство из безумств далеко от меня ныне. Тем лучше! Подобно этим арабесковым курильницам, ум мой изгибается в пламени и великолепие картины, находящейся у меня перед глазами, приготовляет мне более чудные видения той страны истинных мечтаний, которую скоро узнаю я…

Ах, мечта, слишком прекрасна, чтобы продолжаться! Звездная надежда, поднявшаяся только для того, чтобы тотчас скрыться.

Кажется, Сократ сказал, что скульптор находит в куске мрамора уже готовую свою статую.