ЛОГОС. ТОМ 27 #2 2017 БЕСПИЛОТНИКИ, ЛИФТЫ, ГРЕБЕШКИ, ЗИМБАБВИЙСКИЙ ВТУЛОЧНЫЙ НАСОС

Теперь сам концепт повседневности должен быть пересмотрен. Повседневность повседневна именно потому, что конституирована не одними людьми. Мы должны научиться видеть материальные объекты как конституенты социального порядка. Описать действия вещей, выделить функциональные модусы, в которых вещи «собирают» повседневную социальность, создать новый язык мышления о взаимодействиях — язык не символического, а объект-центричного интеракционизма{66}.

Если группа ученых после тяжелого первого дня конференции занимает лавочку во дворе университета и пускает по кругу бутылку виски, то такие характеристики этого объекта, как количество наполняющей его жидкости, ее химические свойства и даже форма крышки (некоторые крышки могут использоваться в качестве рюмки) приобретают значение для взаимодействия. События этого порядка интеракции связаны между собой «включением» бутылки с алкоголем, которая играет роль метронома и шахматных часов одновременно, — возникающий порядок ритмичен, цикличен, дискретен (элементы взаимодействий, равно как и их последовательности, хорошо различимы). Это модус установления событийной связи (mode of connecting) внутри одного порядка взаимодействия.

С посредников всегда начинаются цепи посредников, также известные как сети. На них дело никогда не заканчивается. Но социологи, как и технологи, их братья-враги, верят, что могут пройти всю цепь до конца — одни с социальным, другие с объектами. Единственное, что им не удается довести до конца, — свою братоубийственную войну, мешающую нам понять мир, в котором мы живем.

Задумайся о вещах — и придешь к людям. Задумайся о людях — и самим этим фактом уже окажешься заинтересованным вещами. Стоит положить глаз на твердые неизменные вещи, и они становятся мягкими, гибкими или человечными. Обрати взгляд на людей — и наблюдай, как они превращаются в электрические цепи, автоматические устройства, программный код.

Социальное не конструируется только из социального — вот почему ему нужны ключи и замки.

Все меняется, если слову «посредничество» придать значение «деятельность посредника». Тогда смысл уже не просто переносится средой, но частично конституируется, перемещается, воссоздается, модифицируется, короче говоря, выражается и предается. Нет, асимметричная замочная скважина и ключ с двумя бородками не «выражают», не «символизируют», не «отражают», не «овеществляют», не «объективируют, не «воплощают» дисциплинарные отношения; они создают их и формируют. Само понятие дисциплины не имеет смысла без стали ключа, без дерева двери, без язычка замка.

Если переход на язык стали, меди и дерева ничего не меняет, значит, технологические средства вообще не имеют значения. Они — только украшение, повод бездельникам потрепать языками. Материальный мир предстает перед нами лишь для того, чтобы служить зеркалом социальных отношений и источником развлечения для социологов. Конечно, он переносит смысл, он может принимать его, но он не производит его. Социальное производится где-то еще, всегда где-то еще.

Технология — не более чем дискурс, полностью выразимый в других медиа.

Соединение (И) и замещение (ИЛИ) — вот что даст нам точность, которую никогда не дало бы различение между социальным и технологическим, между людьми и вещами, между «символическим измерением» и «материальным принуждением». Давайте позволим временной форме людей и временной сущности материи возникнуть из этого исследования через соединения и замещения вместо того, чтобы искажать наше восприятие, решая заранее, что является социальным, а что — технологическим.

Перевод — это механизм, с помощью которого постепенно обретают форму социальные и природные миры. Результатом является ситуация, в которой одни сущности контролируют другие. Понимать то, что социологи обычно называют отношениями власти, — значит описывать то, как акторов определяют, связывают и одновременно обязывают хранить верность своим союзам. Словарь перевода предназначен не только для симметричного и толерантного описания сложного процесса, постоянно смешивающего социальные и природные сущности. Он также позволяет объяснить, как немногие получают право выражать и представлять множество безмолвных акторов из социального и природного миров, мобилизуемых ими