Алконовеллы

Но вы знаете, никаких эмоций по поводу умирающего человека или агони́рующего, у меня нет. Абсолютно. Потому что жалость гробит любое доброе начинание. У тебя есть абсолютно четкий план в голове, холодный: чтобы ему помочь, я должен сделать раз-два-три-четыре-пять. Хирург воспринимает кишечник как объект: трубка, вот здесь надсечь, тут выделить, сюда пришить, причем пришить так, чтобы не отвалилось. В этот момент он не думает, человек перед ним лежит или собака, ему какая разница?

Пьяный интеллигент в разы мерзее, чем пьяный пролетарий. Я, правда, смысл слов «интеллигентный человек» не очень улавливаю, но с такими стараюсь не общаться. В наше время это называется «интеллектуал». Я — буржуазный интеллектуал. На самом деле, интеллигенция существует, но они гнусны. То есть они говорят не о литературе, а о том, есть ли в творчестве Набокова момент социальной критики. Это ж пиздец, это с ноги сразу решается в приличной компании

Похмелье делает мир прозрачным, а мысли ценными, потому что их больно думать

Единственное, что, если ты учишься и пьешь, то это нормально. Одно другое убивает.

Когда маленький был, бухие люди — это было смешно. Точнее, когда это было далеко, это было смешно. Когда было близко, это было страшно.

На самом деле, интеллигенция существует, но они гнусны. То есть они говорят не о литературе, а о том, есть ли в творчестве Набокова момент социальной критики. Это ж пиздец, это с ноги сразу решается в приличной компании

Все фазы опьянения по-своему желанны. Вроде бы приятнее всего средняя, когда ты уже весел, но еще не тяжел, но и в скотском состоянии много забавного. Несмотря на неиллюзорно наступающее похмелье. Впрочем, я и в похмелье вижу свою красоту.
Похмелье делает мир прозрачным, а мысли ценными, потому что их больно думать.

Снобизм ведь связан либо с неглубоко запрятанными представлениями о социальной стратификации и обязательности престижного потребления, либо с гурманством как таковым. И то, и другое противоречит сути пьянства.

мне плохо, мне блевать тошнит