Гильермо Дель Торо

что такое жизнь, если не цепочка маленьких побед и крупных поражений?

Большое горе вселяет в человека ощущение полного одиночества; это чувство просто обволакивало Сетракяна. Он скорбел о своей жене Мириам, умершей много лет назад. Несколько сохранившихся фотографий давно вытеснили из памяти Сетракяна ее реальный облик. Он часто разглядывал снимки. У них было странное свойство: они словно бы вмораживали образ Мириам в давно ушедшее время, а вот истинную сущность ее нисколько не передавали

Это не случайность. Ничто в происходящем не случайно – ни недавнее солнечное затмение, ни военные конфликты в заморских странах, ни экономический кризис. Мы падаем в строгом порядке, как костяшки домино…

Животными, как и людьми, движут боль и страх. Но возьмем этого монстра. Боль и страх – его привычная среда обитания. Никакие дополнительные мотивы ему не нужны.

Любви – во всех ее формах и обликах

Смерть – это быстрый, как вода, поток:

Уносит травинку, уносит цветок.

Быстрый как выдох, быстрый как вдох.

А горе… тот лист, что без воды засох.

Не имеет значения, тепла вода или холодна, если вы собираетесь перейти ее вброд.

Предать своего ребенка ради новой любви — страшный грех.

И правда, смотреть и слушать умеют немногие

In consiliis nostris fatum nostrum est, гласила надпись.
«В нашем выборе – наша судьба».

Фея облетела каменный столб и присела на сухой древесный ствол – так показалось Офелии. Но едва крылатое создание дотронулось до узловатой поверхности, засохшее дерево вздрогнуло, распрямилось – и обернулось.
Оно было огромно, а на голове у него росли громадные ветвистые рога. Ни на что не похожее лицо с кошачьими глазами внимательно рассматривало Офелию. Ниже рта росла козлиная бородка, а на лбу и щеках вился такой же узор, как на каменном столбе. Существо шагнуло вперед, освобождаясь от опутавшей его паутины и сухих побегов плюща, и Офелия увидела, что туловище у него наполовину человеческое, наполовину козлиное. При каждом движении со шкуры сыпались насекомые и комья земли, а кости скрипели, как будто онемели от слишком долгого стояния в темноте.