Дмитрий Рублев

Датский литературовед Георг Брандес сравнивал его со Львом Толстым, замечая при этом, что оба они — «идеалисты и оба имеют темперамент реформаторов. Оба по натуре миролюбивые люди, и Кропоткин наиболее

миролюбивый из двух, хотя Толстой проповедует постоянно мир и осуждает прибегающих к силе для защиты своих прав, тогда как Кропоткин оправдывает их и поддерживает дружеские отношения с террористами» [16]. А китайский писатель Ба Цзинь, переводивший труды Петра Алексеевича на китайский язык, писал знаменитому историку анархизма Максу Неттлау: «Кропоткин — это истинный пацифист. Я рискну сказать, что, даже когда он держал револьвер, его сердце было полно любви, потому что он никогда не выказывал чувства ненависти к кому-либо и никому не причинял зла» [17].

Верные анархистскому идеалу свободной любви, понимаемой, впрочем, не как беспорядочная половая жизнь, а как добровольные, партнерские отношения, которые продолжаются столько, сколько длится сама любовь, и заканчиваются тогда, когда она проходит, супруги не стали совершать ни церковных, ни гражданских обрядов, но заключили друг с другом своеобразный договор. Это свободное соглашение должно было действовать в течение трех лет, после чего могло быть продлено или расторгнуто, по желанию любого из супругов. Вместе они прожили 42 года, а этот договор продлевали 14 раз, и он действовал вплоть до самой смерти Петра Алексеевича [747].

Да, Петр Кропоткин приветствовал свободный договорной брак, поддерживая всех, кто шел по тому же пути. В одном из писем Келти он открыто высказался на сей счет: «Я думаю, что брак — слишком святая вещь, чтобы быть опошленной вторжением таких нарушителей святости брака, как кюре или мэр. Если это не является абсолютно необходимым по каким-либо политическим причинам, — никогда не надо этого делать. Брак — такая личная вещь, где ни церкви, ни государству нечего делать. <…> Если брак сам по себе не свят, будет ли он более священным после благословения мэра?» Как ни странно это звучит, даже церковный брак он уважал больше, поскольку речь шла об убеждениях людей, действующих исходя из религиозной веры, а не из повиновения введенным кем-то законам: «Я понимаю церковный брак, заключаемый религиозными людьми, но гражданский брак — простое лицемерие: чем скорее он исчезнет, тем лучше» [748].

К жене Кропоткин относился с нежностью. «Милая, горячо любимая», «роднуша», «мое родное дитя», «гуля», «голуба», «голубка», «голубинька», «голубушка», «ласточка» (сокращенно «ласта»), «люба», «любка», «любочка», «люлька», «милка», «радка» — так называл он Софью в своих письмах. В долгие периоды разлуки, когда Софья уезжала учиться в университет, писал с еще большей нежностью, страстью и, конечно, с юмором.