Ян Томаш Гросс

детей связывали по нескольку за ножки и притаскивали на спинах, клали на вилы и кидали на раскаленные угли.

После пожара у еще не распавшихся в прах мертвецов топорами выбивали изо рта золотые зубы и всячески оскверняли тела святых мучеников»

События марта 1968 года продемонстрировали тебе масштабы польского антисемитизма?

И да и нет. Да, потому что был разыгран омерзи­тельный спектакль, который, однако, толпы сооте­чественников восприняли с радостью. Нет, потому что происходившее я связывал не с Польшей, а с некой насквозь фальсифицированной реальностью, срежиссированной коммунистической администра­цией. Я считал, что действия госбезопасности — это злоупотребление властью. Мне казалось, что этот антисемитизм, переодетый в рубище антисионизма, есть прежде всего свидетельство презрения влас­ти к обществу: мочаровцы полагают, что поляки — антисемиты, и поэтому пытаются при помощи такой пропаганды завоевать популярность. А презрение, как известно, лежит в основе авторитаризма. В конце концов, партия управляла согласно принципу «хоть в задницу нас поцелуйте, мы все равно будем делать все, что пожелаем».

И я, как мне сегодня кажется, не обратил внима­ния на тот факт, что антисемитская пропаганда может иметь вполне реального адресата и оказывать глубокое влияние на общество. Антисемитизм в пуб­личном пространстве казался мне минутным ка­-призом власти. Ведь ни в среде родителей, ни в моей антисемитов не было!

Подлинная драма польской истории периода оккупации состоит не в том, что христианские сосе­ди не помогли евреям так, как могли бы (а именно таким образом воспринимают проблему польско-еврейских отношений во время оккупации Липский или Бартошевский: мол, нельзя от общества требо­вать сплошь героического поведения). Сутью опыта гитлеровской оккупации, о котором мы теперь ожесточенно спорим, является то, что христиан­ское окружение отвернулось от еврейских соотечественников и приняло участие в преследованиях — чаще всего поляки грабили и обирали евреев, но также и выдавали их немецкой полиции или по собственной инициативе убивали. И тут уже нельзя возра­зить, что невозможно требовать от людей, чтобы они вели себя как герои. Потому что, как нам сегодня известно, проблема во время оккупации заключалась в избытке преступлений по отношению к евреям со стороны поляков, а не в недостатке героических поступков.