Симона Мацлиах-Ханох

Чем больше человечество (ведомое мужчинами) подчинялось разуму – двигалось от поклонения материнству и природе в сторону религий отцов и индустриального производства, тем более оно страшилось своей связи с бурым, излучающим тепло, всепоглощающим перегноем, терпеливо ожидающим нашей смерти, чтобы принять в себя и нас, и тем чаще оно поднимало свой взгляд вверх, ввысь – к ясным, прозрачным небесам

Мне, как женщине, тяжело понять мужской страх погружения их бесценного члена в женщину, который вызван ассоциацией этого процесса с актом погребения их тела в землю, но, похоже, что эта ассоциация одинаково работает и когда они дрожат от страсти к женщине, и когда их бьет озноб перед боем

замечательное упражнение, которым я пользуюсь, когда чувствую необходимость подключиться к целебным токам земли: «Представь себе, – сказала она, – место, где ты всегда чувствуешь себя уютно и спокойно. Найди там свободный участочек голой земли. Встань на него. А теперь мысленно заройся в нее так глубоко, как тебе захочется. Ты сама почувствуешь нужную глубину: до колен, до пояса, а может, по шею. Оставайся там ровно столько, сколько понадобится, пока почувствуешь, что к тебе вернулись силы»

Покинув преисподнюю, Персефона больше не отрекается от своей тени, но и не позволяет ей поглотить себя полностью, безвозвратно – она управляет циклами ее появления и исчезновения. В Персефоне живет Деметра – сильная, щедрая и любящая внутренняя мать, но рядом существует и Аид – внутренний демонический муж, который оставляет за ней право быть самой собой: уходить и возвращаться, вновь уходить и вновь возвращаться. Жизнь Персефоны, теперь уже зрелой женщины, движется в постоянном внутреннем ритме; она замыкает круг и тут же начинает его с начала: цветение – увядание – цветение, жизнь – умирание – жизнь. Пятна света и тени мелькают, сменяя друг друга на просторах ее души – там, где шумят густые зеленые кроны деревьев, посаженных ее матерью. Мужское и женское больше не соперничают между собой: мир царит между светом и тенью; между зимой и летом

Безмолвие. Нет публики, которая бы восторженно встретила ее возвращение, но она не одна. Она прижимает к сердцу дитя света и тени – саму себя

В аналитической (юнгианской) психологии Тенью называют набор тех негативных качеств человека, которыми он обладает, но не признает своими собственными. Это те свойства характера, которые человек не приемлет в других людях, не замечая при этом, что и сам наделен ими в не меньшей степени.

Мои дети открыли мне солнце и луну, которые во мне. Мою любовь к детям, таким, какие они есть, с луной и солнцем, заключенным в одно целое, я учусь проявлять и по отношению к самой себе

К. Г. Юнг говорил о двух составных частях души: анима – понятие, которое он позаимствовал у античного «anima mundi» («мировая душа»), оно относится к женскому началу в мужчине, а анимус – «дух», мужское проявление в женщине. Юнг и его современные последователи используют термин «анимус» как определение активного мужского начала

Эрих Нойманн утверждает, что изготовление ступ было исконно женским ритуальным ремеслом. Скорее всего, ступа являлась символом материнского чрева, а кроме того, полного матриархального цикла: хранение (жидкости или зерна), видоизменение (брожение или варка) и захоронения

И почти всегда свершается чудо: и там, среди запустения и грязи, подобно тому, как мы все «из пыли вышли», появляется девочка света и тени, которую мы поднимаем вместе с собой из бездны, чтобы растить и любить под голубым бездонным небом, прояснившимся после бури. Эта девочка всегда там, ждет не дождется, чтобы мы ее позвали, дали ей имя, чтобы мы ее помнили и любили.
Женщины, побывавшие внизу и поднявшиеся оттуда наверх, пишут о ней, изображают ее в рисунках, рожают и растят ее. А она учит нас: открывает перед нами нашу способность, нашу обязанность принимать и любить себя такими, какие мы есть