Александр Стесин

Индийская философия начинается с размышлений о природе страдания, это верно. Но она, в отличие от западной, не одержима вопросом божественной несправедливости. Если существует страдание, значит должен быть и способ его устранения. На этом и надо сосредоточиться.

Выживать проще, чем жить. Выживание — это просто долбежка в одну точку.

После стольких часов неподвижного держания крючков в операционке начинаешь чувствовать солидарность со всеми, чье дело — стоять по стойке смирно

Чем закончилась пьянка, не вспомнить
(бывало и хуже).
А очнешься с утра — на другом уже континенте.
Поясок часовой затянуть на семь дырок туже.
Новой жизни искать, на скамеечке коченеть ли.

Гита начинается с того, что смерть иллюзорна и не стоит переживаний. «Бытие непричастно небытию, небытие — бытию…» Но человеческое страдание — оното не иллюзорно, что бы ни говорила по этому поводу веданта. Я вижу, как мучаются мои пациенты, и я не вижу смысла поклоняться источнику их страданий.

Бабур, Хамаюн, Акбар, Джахангир… Вот она, история Индии, — резюмировал Сандип. — Слава победителям! Моголам, персам, англичанам и прочим захватчикам! Теперь их достижения — это наши достижения. Их архитектура, их язык. Все привозное. Только вегетарианство у нас свое. И еще ахимса. Непротивление злу. Есть две вещи, которых у нас не терпят: агрессия и законопослушность. Это индийская философия, которую нам внушали с детства. Мы — жуликоватые вегетарианцы. Потому нас и завоевывали все, кому не лень.
— Ты так думаешь? А по-моему, все как раз наоборот, — возразила Чару. — Ненасилие — это то, что просветители вроде Ганди-джи пытались, но так и не смогли привить нашему народу. Помнишь, ты рассказывал, как после убийства Индиры Ганди вы с Ариджитом стояли у входа в общагу, а в это время мимо проезжал грузовик с дружинниками?
— Помню, конечно. Они уговаривали нас поехать с ними в гурдвару, чтобы бросать булыжники в сикхов. Даже деньги предлагали. Десять рупий за каждый удачно брошенный камень.
— А мусульманские погромы в Мумбае помнишь? У нас всегда кого-нибудь бьют, забрасывают камнями, сжигают заживо. Вся наша история от Чандрагупты до Нарендры показывает, что вегетарианцы вполне могут быть людоедами.

Человеку нужно утешение, а западная медицина неутешительна так же, как неутешителен атеизм или имперсонализм адвайты. Мне, приверженцу авраамической религии, это более чем понятно.

В руках у него, как и при жизни, четки. Увидев, что мой взгляд упал на них, он неожиданно говорит, что вера — это умение прощать Аллаху. Я отмечаю для себя эту мысль, но по пробуждении она уже не кажется правдой.

Недавно я признался жене, что с тех пор, как сел за руль, ощущаю себя другим человеком.
— Другим — это каким?
— Взрослым.
— Вот интересно: ты — врач, у тебя есть дочь, но все это не наводило тебя на мысль, что ты уже взрослый?
Нет, это наводило на мысли об ответственности и о старении.

Равенство и единство — это смерть, множество и неравенство — жизнь.