Разобравшись в своих ощущениях, О должна была бы признаться самой себе, что волнение ее вызвано не тем, что она впервые стоит обнаженная в этой комнате не перед Рене, не местом и временем происходящего, а все той же причиной — она подчинена чужой воле. И подчинение это волновало ее тем сильнее, что теперь не было ощущения таинственности и потаенности места, не было ночи, схожей с кошмарными сновидениями, не было утешительного сознания разницы между испытаниями Руасси и прежней и предстоящей жизнью с Рене.